выросли.
Ну, и стервь. Куда ж без нее? Эту крылатую lupus femina[1] Морхольд обожал особой неподдельной любовью. Крайне жалея об отсутствии возможности притащить КПВТ, зарядить его МДЗ и расстрелять тварь к едрене-фене.
Еще отдельной статьей проходили прямоходящие гомункулусы, выродившиеся из его бывших земляков. А «серые», совершенно сумасшедшие людоеды и садисты, стояли в списке опасностей наособицу.
Иногда Морхольду даже казалось, что, приходя сюда, он переносится куда-то в амазонскую сельву или еще какой-то зеленый ад с его дикарями, анакондами и прочими забавными и милыми несуразицами. Теми, которых хлебом не корми, а дай пожрать человечинки. Страшное дело, право слово. Особенно когда ковыляешь во всем этом чаде кутежа во мгле Ада с помощью самодельного костыля. Раньше он ощущал себя гораздо увереннее.
Через час он добрался до Осиновки. Отсюда оставалось не так и много, и Морхольд даже успел порадоваться. Зря или нет – пока было неясно.
Ветер, вместе с ним добравшись до открытого пространства, довольно взвыл. Морхольд, оглядев огромный пустырь, вздохнул. Здесь не осталось практически ничего, напоминающего о цивилизации. Крыши ближайших домов торчали в километре впереди. А между ними и пролеском, откуда он обозревал окрестности, царила пустота.
Пустоту разбивали несколько совершенно не удививших натюрмортов. Большие железные штыри, прикрученные к ним колючей проволокой поперечины и украшение – останки каких-то бедолаг. Тех, кто до него решился пройти здесь. Выбеленные временем черепа, редкие остатки грудных клеток и истлевшая ткань одежды.
– Весело, – Морхольд сплюнул, – чего и говорить.
Он шарил глазами вокруг, стараясь усмотреть опасность. Но та обнаруживать себя упорно не желала. Но он ее чувствовал. Ощущал каждым сантиметром собственной пропотевшей кожи. Ловил еле заметные оттенки в холодном сыром воздухе. Слышал в симфонии мельчайшего мириада звуков. Она таилась недалеко.
Ветер. Ни разу не затихавший уже черт знает сколько. Резкий, пронизывающий насквозь и пару раз зацепивший тело даже через плащ и свитер. Колючая высокая трава шла волнами, отливала сероватой сталью. Тонкие высохшие деревца гнулись, цепляя когтями сучьев густой сырой воздух. Темнели вросшие в землю по самые окна останки домиков. Каркало вездесущее местное воронье.
Город виднелся впереди. Серел пока держащимися пятиэтажками на самой окраине. Тыкал в небо непроходимым лесом того самого парка, где недавно он несся на квадроцикле. Игла телебашни вяло трепетала полосами отставшей краски.
Снова всплыла в памяти школьная доска, исписанная мелом. Там, в прогнившем коридоре, когда к его плечу прижималась Даша Дармова, а по дому напротив, грохоча шифером и кирпичами, ползала стервь. Слова пришлись как нельзя вовремя. Что-то в них ощущалось.
– Здравствуй, район… – Морхольд усмехнулся. Зло и нехорошо. – Я снова вернулся.
Без стали и пороха, да? Ну-ну.
Он сделал первый