тот, бывало, неожиданно всплывал в памяти, и ему становилось немножко грустно. Грустно даже уже не от того давнего впечатления, а оттого, что это было давно, когда он был молод, вся жизнь была впереди и казалось, что сделать можно так много и можно перевернуть весь белый свет. А сейчас он точно знал, что весь белый свет ему перевернуть не удалось.
Довольно хилый парнишка подошёл к нему и нахально заявил:
– Гони монету!
Фэд только что отошёл от церкви – вечерняя служба сегодня затянулась, и он возвращался уже по темноте. Этот хиляк неожиданно появился из-за угла и вплотную встал у Фэда на пути.
– Гони монету! – угрожающе повторил он и исподлобья посмотрел на Фэда, который сначала обомлел от такой наглости, а затем, сосредоточившись, покачал головой, показывая тем самым, что абсолютно не согласен отдавать этому типу монету. А тип тихо свистнул, и из-за угла появились ещё трое неизвестных парней, но уже весьма крепкого вида. Хиляк молча со всей силой ударил Фэда кулаком. Из-за небольшого роста нападавшего удар пришёлся в шею, прямо по горлу, и Фэд на несколько секунд обомлел. Сзади за хиляком расположились его помощники, и Фэд осознал, что ему не поздоровится, если он не предпримет что-либо в свою защиту. Он обернулся – проходной двор был перекрыт, железные ворота на ночь затворялись, и пути к отступлению были для него закрыты. Фэд покопался в кармане, достал оттуда монету и протянул хиляку.
– Порядок, – приняв монету, произнёс хиляк.
Его «подельники» благородно расступились, пропустив Фэда к выходу. Выйдя наружу, Фэд, ошеломлённый и обиженный, брёл по пустой улице, жалел себя и злился на себя за то, что не смог достойно ответить нападавшим, за то, что позволил себя ударить. У него болела шея, и с каждым шагом злобная реакция на только что прошедшее всё сильнее и сильнее охватывала его.
– Собаки! – шептал он и готов был бессильно завыть от обиды. – Собаки! – повторял он и фантазировал, представлял себе, как бы он поступил, если бы…
«Если бы я тогда не задержался в церкви, – подумал Фэд, – тогда всё было бы по-другому».
Он помнил этот случай, и ему было противно и стыдно за себя и за всех своих знакомых по церкви. Ту ночь он почти не спал, а наутро прибежал к церковному наставнику, рассказал ему про этот случай и, конечно, ждал хорошего совета: как с этим унижением жить дальше? Наставник предложил ему помолиться за своих обидчиков – помолиться для того, чтобы Бог простил их.
– Чтобы Бог простил их… – прошептал Фэд, и воспоминания вновь вернулись к нему.
Он помнил, как обиделся на наставника, ему показалось, что за этих ночных хулиганов незачем просить Бога о прощении. Незачем тратиться на молитву, не достойны они, чтобы за них просили. Он до обеда бесцельно бродил по кривым улочкам и мечтал встретить этих и сильно побить их. Побить так, чтобы им неповадно было по ночам грабить простых людей. Он даже присматривал по дороге камень или ещё какую-нибудь штуку, которой можно было бы сильно ударить того хлюпика, да и его помощников. Он представлял себе, как встретит их где-нибудь в укромном месте, как они задрожат от его грозного вида, как начнут канючить, просить его о пощаде, а он…
– А что он? – прошептал