отметить дома, с семьей. «А уж после Нового года, ребята, гадом буду – приеду покататься на лыжах!»
Сам Баринов за обедом больше помалкивал, играл в благодушие, почти не пил. После проводов компания решила задержаться в аэропортовском ресторане, но он, решительно отказавшись, поехал прямиком домой. Вечер, конечно, удался, можно было и продолжить, но хотелось элементарно выспаться, хотя бы раз за последние полгода. Да и неделя выдалась не из простых.
…Хотя бы раз в полгода Баринов старался побывать в Новосибирске. А на обратном пути, как правило, наносил визиты в Томск, Барнаул, Казань или Алма-Ату – лично пообщаться с коллегами. Из этой командировки он возвращался через Ташкент.
Профильных институтов или лабораторий, впрямую занимающихся изучением мозга, в республике не было, но при здешнем мединституте сложился неплохой коллектив психиатров, как практиков, так и теоретиков. Впору даже говорить о ташкентской школе.
Был, конечно, соблазн, поговорить по душам кое с кем из местных корифеев, «провентилировать», так сказать, интересующие вопросы… Однако прилетел он сюда с другой целью.
Во время войны в Ташкент эвакуировалась масса не только творческой, но и научной интеллигенции. В том числе оказалась почти в полном составе харьковская группа по изучению высшей нервной деятельности человека профессора Омельченко. Она с середины тридцатых занималась экспериментами в области, как бы сказали сейчас, нейрофизиологии, здесь впервые делались попытки неконтактной регистрации электрических потенциалов глубинных участков мозга. От собачек и кроликов в качестве экспериментального материала группа принципиально отказалась, работала исключительно с приматами.
Коллектив был небольшой по численности, шесть-восемь научных сотрудников и до десятка лаборантов, но работал успешно и продуктивно, накопив огромный экспериментальный материал. В сорок восьмом или в сорок девятом году лабораторию ликвидировали, почти всем сотрудникам «отвесили по червонцу» с последующим поражением в правах и, по слухам, отправили в спецлагерь то ли на Урале, то ли за Уралом. След их затерялся.
Самого же Богдана Спиридоновича Омельченко расстреляли тут же, в Ташкенте, жену с двумя детьми выслали под Кызыл-Орду. Там они и жили, пока в конце пятидесятых Верховный суд СССР не реабилитировал Богдана Омельченко «за отсутствием состава преступления», и они перебрались в Киргизию. Младший сын, Борис, пошел по стопам отца, окончил ташкентский мединститут. Одно время он работал у Баринова, и отношения у них сложились самые дружеские. Потом его пригласили в Новосибирск, и сейчас он занимал должность заместителя директора НИИ общей физиологии СОАН. Именно к нему летал Баринов – посоветоваться, проконсультироваться, да и вообще, ввести друг друга в курс своих сегодняшних проблем.
Он-то и посоветовал обратиться к ташкентским товарищам за помощью – вдруг сохранились архивы той лаборатории. Тематика похожая, может,