маршруты, опытные проводники сопровождают путешественников – при современном снаряжении ни один уголок не остаётся необследованным. И тем не менее пещера таит в себе множество загадок, не разгаданных и доныне.
Издавна ходили слухи о хранителе старинного клада. Где его убежище, никто не знал толком, но название Мамонтовой пещеры чаще всего звучало в устах повествовавших. Версии относительно клада отличались разнообразием. Кто-то твердил, что это сокровища хана Гирея, о котором в поэме «Бахчисарайский фонтан» рассказал Пушкин. Некоторые ссылались на древние рукописи и с жаром доказывали, что в пещере находятся знаки княжеской власти над полуостровом, сохранившиеся со времён Тьмутаракани, а некоторые описывали княжескую диадему так, словно им удалось подержать её в руках. Иногда шёпотом передавали сведения о скифском золоте, и читателю становится понятно, что Мамонтовая пещера притягивала к себе авантюристов ещё в прошлом веке. Притягивала, только вход в неё найти было трудно.
До событий 1917–1920 годов, разрушивших Российскую империю, путешественники стремились в Крым не только затем, чтобы поплавать в тёплом море. Исследователи природных богатств полуострова поднимались в горы, спелеологи спускались в пещеры. А сколько молодых пытливых умов изучали руины древних городов, осколки и обломки ушедших цивилизаций.
Гражданская война в Крыму была особенно жестокой: белая армия яростно сражалась, предчувствуя неминуемое поражение. Им было что терять – родину, будущее и саму жизнь. Красные, напротив упивались близкой победой. Они уже почувствовали её вкус и не менее яростно рвались в бой. Читателю ясно, что в таких условиях ни о каком туризме, либо научном исследовании и речи не могло быть.
Владимир Лозинский, в прошлом студент, потерял семью ещё в Джанкое и теперь добирался до Ялты на перекладных. Иногда ему удавалось проехать несколько миль на повозке, но чаще шёл пешком один или в колонне беженцев – таких же, как и он бедолаг, оставивших своё имущество и цеплявшихся за надежду убежать за море.
Стояла тёплая осень, дожди шли редко, и беглецы устраивались на ночлег прямо под открытым небом, разжигали костёр, в котелках кипятили чай. Володя представлял себя в цыганском таборе, ведь антураж походил на тот, что ему удалось увидеть в театре, когда давали оперу «Алеко». Он доставал из чемодана подстилку, в этой роли выступал клетчатый плед, ложился поблизости от огня и засыпал. Он так уставал за день, что мгновенно проваливался в темноту ночи и спал без сновидений.
Колонна двигалась довольно медленно, однако наступил тот день, когда вдали показалась гряда Крымских гор. В рядах беженцев слышался ропот – с одной стороны, путешествие подходило к концу, и это не могло не радовать. С другой стороны, страшил переход через горы, ведь в колонне были и дети, и старики, и навряд ли у них хватило бы сил пробираться по узким вьючным тропам. Воспользоваться удобным почтовым трактом, построенным ещё в прошлом веке, никто не рисковал из-за постоянных боёв в том районе.
И всё же их обстрелял непонятно откуда взявшийся отряд красных конников. Мгновение, и порядок в строю нарушился, люди бросились врассыпную, оставляя позади раненых и убитых. Володя бежал, куда глаза глядят. Он даже и не вспомнил о чемодане, в котором, кроме пледа лежал тёплый свитер, а также немного белья и ненадёванные рубашки. Свистели пули, и с каждым кусочком железа, пролетавшим над его головой, юноша прощался с жизнью.
Внезапно он споткнулся и рухнул куда-то вниз. Почудилось, что земля разверзлась и поглощает его бренное тело, но вскоре ощутил себя на дне узкого оврага. Володя огляделся: ложбина тянулась вперёд на полмили, словно кто-то разрезал равнину на две половины. Наверху по-прежнему стреляли, поэтому юноша прижался к стенке оврага и затаился. Конники проскакали над расщелиной, и на юношу посыпались комья влажной земли. Вскоре всё затихло – и крики, и топот коней, и свист пуль, но Володя ещё долго не мог пошевелиться от страха. Он тупо смотрел в серое осеннее небо, которое постепенно темнело. А потом пришёл сон.
Проснулся юноша оттого, что на него обрушился дождь. Он шёл не обычными каплями, а хлынул струями, словно хотел заполнить водой ложбину. Володя вскочил, понимая, что ещё немного, и расщелина станет для него могилой. Парадокс состоял в том, что он утонет не в море, не в реке Салгир, а в сухой степи, в предгорьях Крымских гор.
Он попытался вылезти из ложбины, цепляясь за траву, но постоянно соскальзывал обратно. А ливень уже превратился в бурный поток, разлившийся по степи. Отчаяние охватывало юношу – так глупо погибнуть от стихии!
Внезапно кто-то протянул ему руку, и погибающий схватился за неё, стараясь помогать себе ногами. Володя не думал, кто этот неизвестный спаситель, появившийся в нужный момент. Он подтянулся, вылез наружу и посмотрел на своего спасителя. Им оказался старик в тёмной одежде, какую носят монахи. Лицо неизвестного скрыл клобук, и только седая длинная борода мокла под дождём.
– Благодарю Вас за спасение, – прошептал Володя, дрожа от пронизывающей стужи. Он только сейчас заметил, что его пальто промокло и вымазано в грязи. Комья глины прилипли к ботинкам, и подошва с трудом оторвалась от земли.
Старик не ответил. Он показал