Мазин побрёл к гостинице. Не нужны ему были результаты милицейской экспертизы, чтобы понять, что именно произошло. Партизан Изя поставил последний в своей жизни эксперимент, на этот раз – на себе.
Гном Фёдор, двоюродный племянник Изи, в той же кепке и в настоящем, только очень маленьком ватнике поджидал Мазина сбоку от входа в гостиницу, укрывшись в тени разросшейся ели. Глаза у мальчишки были красные, но он старался держаться и только шмыгал время от времени мокрым носом. Выходить на свет, а тем более идти в гостиничный номер он категорически отказался и, держась по-прежнему в тени дерева, рассказал и передал Мазину все, что было поручено. Видно было, что Изя тренировал племянника по-своему, по-партизански… и не напрасно. Потому что, после того как Михаил Александрович скрылся за дверью гостиницы, из-за угла выскочил рыжий Максим и бросился искать так и не увиденного им мазинского собеседника – а того и след давно простыл.
4.3
Уезжал Михаил Александрович из родного города с тем же багажом – портфелем и маленьким фибровым чемоданчиком – и тем же маршрутом, каким в него и прибыл, – дневным поездом до Здолбунова. А там пересадка на ленинградский скорый, на верхнюю полку, и спать, спать, просыпаясь только на еду и перекуры, – и ни капли спиртного! Не всё из этого получилось: выпить с соседями по купе пришлось, и ещё как! Уж больно настойчивы и хлебосольны оказались два командированных молдаванина и студент-заочник из Одессы, ехавший на весеннюю сессию. Настолько хлебосольны, что ему удалось если не забыть, то, по крайней мере, пригасить неконтролируемый страх, навалившийся на него, когда, подойдя к поезду, в жиденькой толпе на перроне увидел он у одного конца своего вагона рыжего иностранца Максима, а у другого – бледного упыря, следователя Наливайло. Оба молча, внимательно и не делая никаких попыток приблизиться, наблюдали за ним: за его багажом, за тем, как он сел в вагон, проследили, чтобы не выскочил через другой тамбур, и, дождавшись отхода поезда, проводили окно его купе мертвенными, ничего не выражающими взглядами.
Мысль провести несколько экспериментов со своей камерой – со своим так странно и случайно доставшимся ему «Енохом» – возникла у Михаила Александровича в поезде, когда услышал он сквозь некрепкий дневной сон на своей верхней полке, как спорили внизу молдаване, оказавшиеся то ли научными работниками, то ли подпольными цеховиками.
– Какие ещё эксперименты! – грозным шёпотом наседал один из них на другого, помоложе. – Ты свои эксперименты на белых мышах ставь, а не в моём цеху! Ты без меня в космос слетай. А если твоё рацпредложение сработает и вернёшься живой – вот тогда и приходи со своими идеями! Ты знаешь, что будет, если я клиентам партию товара не выдам вовремя, как обещал? Это тебе не в министерстве взятки совать – там в худшем случае уволят, а эти – голову отрежут. Не надо мне твоих экспериментов!
Мазин