купина, чудо неопалимое,
вижу тельце твоё я родимое, тонкое.
Помоги неубитому, чтоб не убился он,
помоги на дуэли стоящему Пушкину!
Помоги уберечься ему ты от выстрела,
я в ладони Твои уронилась бы тушкою.
О, закрыла живот бы. О, как бы закрыла я.
Но теперь я во Псковских краях пред могилою.
Не смогла,
не накрыла
ни тело, ни крылья…
Помоги, Богородица, Ты одна можешь,
твоя воля огромна, что неоплатоники.
Вот лежит он, пораненный, на своём ложе:
похудел. Его руки – соломинки…
Кто-то пальцем покрутит в височной мне области,
кто-то скажет: «Легко рифмовать жизнь известного!»
Одна добрая бабушка скажет, не новости,
что вторичны стихи Хода Крестного.
Наплевать. Наплевать. Это не интересно мне.
Я его спеленала бы: ноженьки, рученьки,
вы поэт, Александр Пушкин, доля поэтова
не мещанские сплетни, не ссоры,
что глючили
на просторах, что нынче поют, интернетовых!
***
Нижний Новгород – люлька, где детство качается,
вот сюда приезжал Пушкин «спать сном поэта»,
в забулдыжной гостинице время не тягостно.
В Нижнем Новгороде есть завод, где ракеты
льют с конвейера, значит, мы – цель, значит – пушки.
Нижний Новгород – здесь ночевал гений-Пушкин.
Нежный профиль и ножки Натальи, mon angel…
Мог бы наш город быть не таким отстранённым,
то, что пишут писатели – разве вам надо?
Буржуазно,
купечески,
самовлюблённо.
Пишут, словно не слышали то, что в Петровском
разорвался снаряд: дом сложился, что карты —
туз, семёрка и дама… Кричал безголосо
дед замятый плитой, как Иссакий!
Неужели так просто, неужели так пёстро,
неужели поделен мир на зет и ботов?
Равнодушных и нас, бабушек волонтёрских,
и на тех – фронт не наш и не наша забота.
Деда, деда, замятый плитою от взрыва,
он любил тоже Пушкина, как я, до колик,
а сейчас смерть танцует, как сторукий Шива,
неортодоксализма платоновский дворик?
И не выйдешь наружу – едина планета.
А мы, где Пушкин был-почивал, защищаем,
где он в бронзе
отлит был,
кудрявый и светлый,
где в трактире сидел с пирогами и щами.
Защищаем, плетя маскхалаты и сети,
разбираем завалы упорно, упрямо.
А иначе зачем ты родился поэтом
и на праздник поехал, что стоит три ляма?
ОТЧЕ, это ЧИРИКОВ
1.
А ведь мог быть наш Чириков, как Горький, в бронзе,
мог бы улицей стать, мог бы городом плыть.
Мог принять революцию также и тоже.
Но не принял.
Не смог.
Её света и мглы.
Её грубой, рабочей, кровавой стихии.
Её всё.
И ничто.
Пахнет