странное дело, в то тяжелое, безотрадное время театральные представления не прерывались ни на один день (разумеется, тогдашний репертуар состоял большею частью из пьес патриотических). Французская труппа также продолжала свои спектакли. Справляясь с журналом моего покойного отца, я отыскал там, между прочим, одно курьезное представление: кто-то перевел на французский язык известную трагедию Озерова «Димитрий Донской» и тогдашняя французская труппа разыгрывала ее в Малом театре 6 июня 1812 года, в бенефис актера Дальмаса. Знаменитая трагическая актриса мадемуазель Жорж была занята в роли Ксении…
Надо полагать, подобный спектакль оказался очень любопытен и по времени, и по исполнению. «Димитрий Донской» – самая любимая из всех трагедий Озерова, во-первых, по своему историческому интересу, а во-вторых, по тем трескучим монологам и эффектным стихам, которые электризовали народный патриотизм. Понятно, что в тяжкую эпоху нашей народной войны она производила громадный эффект на русской сцене. Нашествие Мамая на Русь имело тогда аппликацию к настоящему времени, и Мамаем XIX века подразумевали, конечно, Наполеона, а дикими татарами – просвещенных французов. Когда на исходе 1812 года началось бегство Великой Армии из России, легко вообразить себе, например, рассказ боярина о Куликовской битве, где каждый стих можно применить к событиям настоящего времени.
Я помню одно из представлений упомянутой трагедии. Когда актер Бобров, игравший боярина, сказал два первых стиха своего монолога:
Спокойся, о княжна, победа совершенна!
Разбитый хан бежит, Россия свобожденна!
Театр задрожал от рукоплесканий, все зрители вскочили со своих мест, закричали «ура!» и махали шляпами и платками. На протяжении нескольких минут актер не мог продолжать своего монолога. Каждому русскому человеку конечно, понятен эти энтузиазм, восторг и увлечение, но как могли решиться французские артисты разыгрывать эту трагедию в то время – дело выходит очень курьезное!.. По всем вероятиям, Дальмас рассчитывал на заманчивую афишу и ради денежного интереса пожертвовал своим пресловутым патриотизмом; а может быть, он сделал это и «страха ради иудейска»[4].
В нашем доме жил в то время актер Жебелев (постоянно игравший роли холодных злодеев и хитрых интриганов, но в сущности человек теплой и доброй души). У него был родственник, служивший приказчиком в книжной лавке Плавильщикова; через его посредство он получал все свежие новости и немедленно передавал их своим соседям.
Помню, как однажды этот Жебелев прибежал с реляцией о какой-то важной победе над французами. Печатный лист был у него в руках; он остановился посреди двора, махал им во все стороны и кричал во всю мочь «ура!». Всё народонаселение дома Латышева высыпало на середину двора и составило около него кружок; иные, не успев сбежать вниз, повысунулись из растворенных окошек, а восторженный вестник победы громогласно и отчетливо читал реляцию. Восторг был всеобщий. Все поздравляли друг