воспалением легких. Я помню, что это было самое грустное время в моем детстве. Спальня матушки помещалась рядом с нашей детской, и нам строго запрещались шумные игры. Хотя мы и не понимали всей опасности, в которой находилась тогда наша мать, но, слыша беспрестанно оханья нянек и видя грусть отца, мы и не думали веселиться. Старший брат наш, Александр, приезжая из корпуса по праздникам, рисовал нам солдатиков, и мы расставляли их на окнах и шепотом играли втихомолку.
Так прошло недель шесть, если не более. Говорят, будто специальные наклонности обнаруживаются у нас в детстве, с первых годов, и по этим наклонностям можно определить направление или способности будущего человека: то есть к чему больше у ребенка охоты, на то и следует воспитателю обратить внимание. Если судить по первым наклонностям о нашей будущей карьере, то можно было подумать, что все мои братья непременно пойдут на военную службу, до такой степени мы в детстве любили военщину; между тем, мне и брату Василию пришлось нюхать пороху только в театре, а два других брата сделались скромными чиновниками, самыми тихими тружениками, которые кроме перочинных ножей не имели при себе никакого другого оружия.
Сколько мне теперь припоминается, брат мой Василий в детстве не имел ни малейшей склонности к театру[5]. Брат Владимир был самый резвый мальчик, сорвиголова, как говорится. С возрастом эта энергичность стала простывать, и нрав его принял флегматическое направление, но сердце его осталось детски теплое и доброе до самой смерти. Брат мой Александр был, напротив, характера серьезного, сосредоточенного и таким остался во всю свою жизнь. При необыкновенной честности он, кажется, не имел доверия к людям, и его трудно было вызвать на откровенность. Этим свойством он больше всех нас походил на нашего отца.
Болезнь нашей матушки всё еще была опасна: ее лечили три доктора и теряли всякую надежду. Но судьба послала ей врача-спасителя. Это был молодой доктор Семен Федорович Гаевский, который тогда только еще начинал свою (впоследствии блистательную) карьеру. Известно, что для тяжко больных, при чахоточных началах, у нас в Петербурге вскрытие Невы бывает самым критическим временем, и Гаевский говорил тогда, что если Бог поможет нашей матушке пережить этот опасный период, то он ручается за ее жизнь. Понятно, с каким мучительным нетерпением вся наша семья ждала этого рокового времени… Наконец Нева вскрылась. Благополучно прошли несколько дней, и окружающие больную вздохнули свободнее.
Здесь я опять не могу не помянуть добрым словом князя Сумбатова, который в продолжение болезни нашей матушки бывал у нас почти постоянно, ездил за докторами, бегал сам в аптеку за лекарствами и вообще помогал всем, чем только был в состоянии. Продолжительная болезнь матушки истощила все денежные средства бедного нашего отца; все царские подарки, жезл, поднесенной сулиотами, и всё сколько-нибудь ценное было или заложено в ломбарде, или продано за бесценок. В это-то тяжелое для нашего семейства время князь Сумбатов,