доживать свой век в горестном и гордом одиночестве.
– Да, несмотря ни на что, стена очень внушительная, – многозначительно заметил Аэрис, прикоснувшись пальцами к камню. – Я бы даже сказал – замечательная. Так и хочется через нее перелезть!
– А я так обычно и делаю! Вон там, где нету наверху большого куска, забираться особенно удобно.
– А Рион против этого не возражает?
– Ему даже нравится, когда я так делаю. Он говорит, что в этом – «вся суть».
– Так и говорит?
– Да.
Друид понимающе закивал головой.
– Что ж, с этим трудно поспорить. Ведь для чего еще нужны стены, как не для того, чтобы перелезать через них? Не катапультами же их в куски разносить. По мне так, скучноватое это занятие, да и стены ведь жалко тоже.
– А нормальный вход здесь есть? – спросил стоявший чуть поодаль Эдмунд.
Идея карабкаться по этим уступам не привлекала его ни в малейшей степени.
– Вон там справа можно обойти, – немного насмешливо и гордо ответил Максимилиан, указывая в сторону реки.
Желая показать юноше обратный пример, мальчик с разбегу запрыгнул на стену и быстрыми и привычными движениями начал карабкаться наверх. Его примеру последовал и Аэрис, хотя разбегаться для этого и не стал. Лазать по стенам он явно любил, учитывая то, как ловко и точно, и при этом совсем не спеша и изящно, почти даже шутя подтягивался и переставлял он ноги и руки, словно желая прочувствовать каждое отдельное движение и то общее телесное напряжение, что приближало его к заветной цели. Несмотря на всю проворность Максимилиана, знавшего здесь каждый камешек и начавшего забираться первым, Друид оказался на вершине почти одновременно с мальчиком, скинув ноги по обеим сторонам стены, удовлетворенно отдышавшись и с интересом осмотревшись вокруг.
Вид отсюда, и правда, открывался великолепный. Целая флотилия грузов – на разнообразных судах, в ящиках и в бочонках, по отдельности и целыми связками – тянулась от самого горизонта до линии лесов, скрывавших от наблюдателя общую картину, но позволявшую вообразить себе масштабы торгового замысла и по достоинству оценить их. Непрерывный ряд темных городских стен, цепочкой вытянувшихся вдоль берега напротив, поглядывал на храмовую и светлокаменную сестру свою мрачновато и надменно, будто бы сознавая собственное величие, выражавшееся в той безукоризненной ровности и зубастости его архитектурного совершенства, что задумывалось, по-видимому, лишь для целей еще большего устрашения, но никак не высокого искусства.
Немного менее зловеще и примиряюще выглядела одинокая башня, чья квадратная макушка и шея с ожерельем в виде семейного герба, синевшего на каменной груди, виднелись даже издали поверх городских стен, сообщая о расположении заветного губернаторского сада, куда допускались им лишь избранные знатоки и подлинные ценители прекрасного. Тщательно все это изучив, Аэрис перевел взгляд