упрямства Иван Александрович не захотел бы от них отказываться, – но что-то такое в его душе сделалось. Несколько притупились тот нерв и та обида, что каждодневно раздражали его во всём, что он видел. Какая-то мягкая бесполезная занятость обволокла его всего, вынуждая бессознательно подчиняться, и в то же время, не давая возникнуть в его голове ничему новому. Это ощущение нравилось Политову и он, словно после долгой горячки, словно после какого-то жестокого приступа, заставлявшего его метаться по всей квартире в беспамятстве, получал наслаждение от этого мягкого опьянения.
Кроме того, теперь ему не казалось всё вокруг таким пустым, как раньше. Или уж, по крайней мере, не таким пустым. Он с любопытством рассматривал своё окружение, следил за действиями вокруг него разворачивающимися и с удивлением открывал, что всё это имеет определенный смысл и значение. И что в этом тоже есть какая-то своя, особенная жизнь.
Даже в простых бумагах, которые по воле современных кабинетных алхимиков из простой целлюлозы превращаются в документ, путем нанесения принтерной тайнописи Политов тоже угадывал частичку той самой, какой-то своей, особенной осмысленности и жизни.
А ещё на каждом документе имелась своя печать или свой знак, какой-нибудь символ, может быть росчерк пера, или же множества перьев. И каждая цифра, каждая буква в документе обязательно стояла на своём месте, и каждая загогулина над или под текстом хотела казаться важной, и, кажется, таковой и была, и имела если не космический, то непременно какой-то сакральный, неведомый смысл. Наверняка смысл той самой, какой-то особенной жизни.
А что делалось в кабинетах министерства! Каких драм и трудов навидались они! Там, отгородившись от любознательных посторонних толстыми стенами и тяжёлыми дверьми, в угрюмой и неприветливой обстановке, разрабатывались и совершенствовались грандиозные планы по улучшению общей жизни не только простых смертных, но быть может и всего Мира в общем. И никто не смеет покинуть свой рабочий пост из этих властных, но в то же время отдавшихся почти бескорыстному служению обществу, людей. Совещания, коллегии, рабочие группы, мозговые штурмы, в конце концов, не утихая гремят, ежедневно сотрясая нутро величавого учреждения.
В пространстве этого здания даже простой телефонный звонок не мог являться пустым звуком. Звонкая трель аппарата, которая возможно показалась бы в любом другом месте пустой и будничной тут обладает глубоким символизмом и вмещает в себя скрытый древний смысл того, что жизнь общечеловеческая бушует и клокочет как нескончаемая горная река, срывающаяся с поднебесного утеса и уносящая с собой всё живое.
Так, или почти что так романтично мог думать Политов о своём новом месте службы, глядя на большую стопку писем, лежащую перед ним, и всё больше забывая себя прежнего.
Однако стоит заметить, что такое успокоение Политов переживал недолго.
Вернуться же