Ланц, хихикнув.
– Нет, если не хочешь, я могу не рассказывать, – вновь обиделся Политов и посмотрел на собеседника каким-то странным, прямым взглядом. Тем самым взглядом, который вовсе не вязался теперь с его несколько сонным, рассеянным видом.
– Нет, нет. Продолжай, я слушаю, – по-настоящему заверил его Ланц.
И Политов заговорил. Теперь его вдруг охватило такое желание с кем-нибудь поговорить, поделиться, рассказать, что он аж вздрогнул от нетерпения, и какая-то ослабляющая его дрожь прокатилась по всему его телу. Губы как-то вмиг обветрились, а в горле пересохло.
Настолько Ивану Александровичу требовалось сейчас говорить, что он сам подивился этому неожиданному чувству, и был бы готов, если понадобилось бы даже разругаться с Ланцем прямо сейчас и тут в ресторане, лишь бы получилось хоть какое-нибудь общение. Обмен словами, мыслями. Да что там обмен – лишь бы его хоть кто-нибудь выслушал. Пусть в пол-уха. Посмотрел бы на него живыми глазами. Кивнул хотя бы раз его словам. И если бы на месте Ланца сидел бы сейчас какой-нибудь другой, пусть даже незнакомый, пусть даже чёрствый и злой человек, в данную минуту Политову была бы радость и в нём. До того он сделался одинок и нелюдим, до того угрюм и мрачен в своей замкнутости, что теперь всё передуманное и накопленное им в одиночестве рванулось вдруг наружу с неудержимой силой.
– Так вот, – сказал Политов, делая ещё одни глоток вина. – Я вот что думаю: вся эта беготня, возня и погоня за карьерой, деньгами, властью, славой, признанием, реализацией, талантом и другими мирскими благами, среди которых могу упомянуть и пресловутую любовь с дружбой…
– Ах, вот как, – вымолвил Ланц.
– Не принимай, пожалуйста, на свой счёт, я говорю в идеале, – поправился Политов, сообразив, что для Ланца упоминание дружбы в таком контексте может показаться обидным.
– Словом, всё это мне видится чепухой! – заключил Политов. – Я более чем уверен, что в этих названных мною вещах не может заключаться цель жизни человека. Они даже, скорее всего, лишь обманка, мираж, карточный домик. Я признаю, что не могу сейчас претендовать на раскрытие тайны всех времен – в чём смысл жизни, – однако же, я твердо убеждён, что он явно не заключён ни в одном из перечисленных понятий, или как в данном конкретном случае: в должности, карьере и деньгах, которые ты мне сулишь. Такой вывод я сделал лишь только потому, что все эти блага являются по своей сути искусственными, выдуманными. Иными словами – своим существованием они обязаны ни чему-либо абсолютному – природе, высшим силам, – а кому-либо – то есть самому человеку, который собственно, сам всё это придумал и утвердил. Они не первобытны и их не существовало до появления человека. К тому же, они не являются общедоступными, а это не есть справедливо. А, следовательно, они и не могут быть истиной или главной целью в жизни любого человека. А раз так, то и мне они не нужны!
– Объясни, – попросил Ланц. – Что значит «искусственными» и что же тогда есть справедливость?
– Искусственны