одобрительно похлопал Никиту по плечу:
– Может, тогда ну его, искусство это! У тебя же есть такие классные друзья, как мы, и новые ботинки, вон, купил. Может оно и не нужно совсем?
– Мы можем быть в нем искренними, – возразил Никита, – воплощать свои истинные желания, а в жизни, чаще всего, позволить себе этого не можем. Мы становимся зависимыми от него. Мы словно уходим от скучной или лживой повседневности в другой, более захватывающий мир, концентрат впечатлений, которым мы можем управлять и быть там полноправными творцами.
– Ты прав, мой юный друг, – согласился Кирилл, – есть в нас тоска по общению с чем-то идеальным. Мы знаем, что искусство всего лишь имитация этого идеала, но это хоть какая-то отдушина.
– Значит, кто-то, помимо нашей воли, вкладывает эту потребность в человека, – рассудил Ян, – может, Бог?
– Но если все это проделки Бога, – сказал Никита, – то получается, Он играет с нами в прятки, постоянно поднося к нашему носу пряник: «Прекрасное где-то есть, но не про вашу честь». Вот мы и ищем его в искусстве.
– Прекрасное есть и в реальном мире, – возразил Ян, – то, что создано самим Богом: природа, солнечный свет, красота, гармония, сам человек, в конце концов.
– Ты считаешь человека прекрасным созданием? – Кирилл поперхнулся. – Со всеми его пороками, завистью, ложью, страхами, злостью и ревностью?
– Я считаю, что Бог создал человека изначально прекрасным, – ответил Ян. – По-другому быть не может. Вглядитесь в лица детей и мудрецов, и вы увидите эту красоту. Просто каждый человек портит себя сам, загружаясь ненужным хламом. Но внутри, в душе, тайно или явно каждый скучает по себе настоящему и обращается к искусству, имитируя идеальное в себе и в искусстве.
– Я смотрю, вы тут все жутко набожные собрались, – сказал Кирилл. – Может, вам лучше в церковь сходить, помолиться?
– Сам-то не пробовал? – усмехнулся Никита.
– Я пробовал, только это мне не помогает. Церковь, как искусство, сплошная имитация. Не много там радостных лиц можно увидеть. Все только попрошайничать ходят: «Бог подай… Бог прости…». Кого-то этим можно привлечь, только не меня.
– Понимаешь, Кирилл, – сказал Ян, – все мы продукты материалистического воспитания. Наши христианские предки сами же снесли ко всем чертям свою веру во время революции. Кто-то по убеждениям, кто-то от страха или поддаваясь всеобщему безумию.
Что они оставили нам взамен? По сути дела ничего. Внутреннюю пустоту, которую мы пытаемся заполнить как попало материальными удовольствиями и развлечениями. Вместе с пустотой наши деды и родители оставили нам недоверие к религии предков, которую так легко разрушили сами. Ведь, если разрушили, значит, не так сильна была у них эта религия. Их родители заставляли ходить в церковь и молиться. А мы ходили строем на пионерские линейки и комсомольские собрания.
Теперь мы освободились от этого, и в отличие от христианских предков и атеистических родителей, у нас, наконец,