предо мной картины места преступления.
Фотографии были сделаны ночью. На дороге, скорее всего на магистрали, по которой передвигаются фуры на больших скоростях.
Это было очевидно, если рассмотреть останки женщины. Ее оторванная рука застряла под колесом машины. Череп и мозг размазаны по асфальту словно выпавший из рожка шарик мороженого, как и внутренние органы, прыснувшие на ограничитель между полосами движения. Номерки, обозначающие куски найденных фрагментов, судя по фотографии, клеили к бетонной стене, и на снимке, что держала я, значилась цифра восемьдесят четыре.
Органика, что некогда была улыбчивой учительницей первоклашек, оставила росчерк перевернутого грустного смайлика.
Женщину сбила машина. Фура. Тогда почему в причине смерти стоит код F99-F99, означающий неуточненные психические расстройства?
– Что это? – разговаривала я сама с собой.
Достав фотографию оторванной руки жертвы, я заметила что-то длинное, тонкое и такое знакомое вокруг сломанных костей погибшей.
– Пружина? Проволока? Что-то из-под фуры? – потерла я фотографию, представляя, что убираю с пружин дорожную грязь и кровавое месиво.
Камиль дернул плечом, обошел край стола и тоже заглянул в фотографию. Когда он наклонился, от него повеяло запахом дезинфектантов и ментола.
Вытащив из кармана огромную лупу с треснувшим древком в изоленте, Камиль быстро сделал вывод.
– Струны, – ответил он, дернувшись дважды, когда ему пришлось нагнуться ниже и почти коснуться подбородком моего плеча, – струны музыкального инструмента. Гитары или скрипки.
Нет, слова-триггеры никогда не оставят меня в покое. На слове «скрипка» в голове возникли воспоминании о музыке, что играл Костя на катке в день нашего с ним выступления, и плечо дернулось уже у меня, чуть не врезав Камилю по зубам.
Пришлось податься вперед, делая вид, что я изучаю остальные фотографии, и дать Камилю возможность рассмотреть оторванную руку.
– Самоубийство, – сделал заключение Камиль и, резко от меня отпрянув, не вернулся на свой стул, а ушел к пыльным окнам.
– Все так, – вздохнул Андрей Дмитриевич. – Они правы. Заметила ж ваша стажерка струны на этих нечетких снимках… – толкнул он в бок удивленного дорогого адвоката, – а экспертиза только после просмотра записей с камер наблюдения смогла распознать гитару.
– Рассказывай, Андрей Дмитрич, – понимающе кивнул Воеводин.
– Потерпевшая, погибшая… ну, то есть жертва… – вздыхая через каждое слово, принялся описывать ситуацию военный, – она мне знакомая. Кума. Крестная сына. С женой моей они в школе учились, в Рязани то было. Обе поступили на педагогический. Семьи, дети, работа. Наташа, ну… – покосился он на папку, – погибшая Наталья Уголькова ни на что не жаловалась. Сил как у десятерых. Не болела, и деньги водились. Муж налево не хаживал, а она вон чего…
– Стоп, – перебил его Воеводин. – Теперь очень подробно. Что именно это «чего»? Что изменилось в Наталье и когда?
– Так, ничего