на гемонию![37] Там твое место! – пронзительно завопил хриплым, полуженским голосом Эмилий Варин.
– Так попытайтесь же меня прогнать! Вперед, смелее, подлая чернь! – взревел Катилина, отняв руки от груди и вытянув их так, как это делают, готовясь к борьбе.
Среди плебеев наступил момент колебания.
– О, клянусь богами ада! – закричал наконец могильщик Арезий. – Ты не схватишь меня сзади, как бедного Гратидиана. Не Геркулес же ты!
И он кинулся на Катилину, но получил от него такой страшный удар в середину груди, что зашатался и упал на руки стоявших позади; в то же время могильщик Лувений, бросившийся тоже на Катилину, повалился на спину у ближайшей стены от двух могучих ударов, которые Катилина нанес с быстротой молнии один за другим по его лысому черепу.
Женщины в страхе, с визгом и громким плачем забились за прилавок Лутации. В большой комнате шла беготня, свалка, суматоха, грохот от разбиваемой посуды и падавших скамеек, крики, ругань и проклятия. Посетители другой комнаты – Требоний, Спартак и остальные гладиаторы – умоляли Катилину отойти от двери и дать им возможность вмешаться в драку.
Катилина тем временем сильным пинком в живот поразил и опрокинул на землю мнимого нищего Велления, бросившегося на него с кинжалом в руке.
При этом падении враги Катилины, тесно столпившиеся у двери второй комнаты таверны, отступили, а Луций Сергий обнажил короткий меч и бросился вперед, нанося страшные удары плашмя по спине пьяниц и восклицая хриплым голосом, скорее похожим на рев дикого зверя:
– Подлая чернь, нахалы! Вы всегда готовы лизать ноги того, кто вас топчет, и оскорблять того, кто нисходит, чтобы протянуть вам руку…
Следом за Катилиной, едва он оставил дверь свободной, в комнату ворвались Требоний, Спартак и их товарищи.
Сброд, который и без того начал отступать под градом ударов Катилины, при натиске гладиаторов обратился в стремительное бегство. Таверна очень скоро совершенно опустела. Остались только Веллений и Лувений, лежавшие на полу, оглушенные и стонущие, и еще Гай Тауривий, который не принимал никакого участия в схватке и стоял в углу возле печки бесстрастным зрителем, со скрещенными на груди руками.
– Подлая мразь!.. – тяжело дыша, кричал Катилина, преследуя бегущих до выходной двери.
Затем, повернувшись к женщинам, не перестававшим плакать и скулить, Катилина закричал:
– Замолчите вы, наконец, проклятые плакальщицы! На вот тебе! – добавил потом Катилина, бросая пять золотых на прилавок, за которым Лутация оплакивала разбитую посуду и неоплаченные убежавшими бездельниками яства и вино. – На тебе, несносная плакса! Катилина платит за всю эту сволочь!
В эту минуту Родопея, рассматривавшая Катилину и его друзей, с расширенными от страха глазами внезапно побледнела, как полотно, и, бросившись к Спартаку, воскликнула:
– Я не ошибаюсь! Нет, нет, я не ошибаюсь! Это ты, Спартак, мой Спартак!
– Как!.. – страшно закричал гладиатор, быстро повернувшись на