иначе говоря, ощутил бы себя тем гласом, который не только призывает готовить и расчищать путь, но и сам исполняет то, чему должно совершиться в духе.
Удивительно велика была роль Иоанна! Что десятилетиями волновало сердце отшельника, теперь, подобно землетрясению, сотрясало души людей и пульсировало в тысячах сердец. Но каким бы серьезным и чуть ли не пугающим ни было его первое впечатление от своих действий, их конечным результатом был чистый свет. В душах наступало просветление, непроглядная ночь богоотчуждения и греховной совести уходила прочь, гонимая изумительно прекрасными лучами священного света Божьего. То, что когда-то предрекал Иоанну, еще лежащему в колыбели, отец: «Дать уразуметь народу Его спасение в прощении грехов их» (Лк 1:77), и выпало на его долю. Он ярко высветил два понятия – «грех» и «прощение», из которых тотчас же возник вопрос, требующий от каждого неотложного решения. В дряхлеющих религиях набожность вырождается в некое искусство, которое обычному, заурядному человеку только осложняет их исповедание, а то и вовсе отбивает всякое желание приобщиться к ним, поскольку тому противится нечто здоровое, неповрежденное, скрытое в глубинах его души. И он, отчасти с почтением, отчасти недоброжелательно и с опаской взирая на людей набожных, занимается повседневными делами, стяжательством, предается удовольствиям, участвует в политических интригах, в партийных баталиях и т. п., особенно не задумываясь о своей совести и успокаивая ее расхожими фразами, вроде тех, что он не хуже других и вообще все будет в порядке. Именно такого «простого человека» и напугало подобное раскатам грома возвещение Иоанна о грядущем Суде. Но не только это, ибо само по себе оно на него вряд ли подействовало бы. А все дело заключалось в том, что перед ним открылась дверь прощения. Того самого, которое прежде казалось совершенно недостижимым и которого безнадежно искало его бедное сердце. Но перед реальной перспективой спасения блеск мирского для него тотчас же меркнет. Все прочие интересы отступают, и постепенно приходит понимание того, что «Его спасение в прощении грехов их». Оказывается, спасение Божие, эта великая отрада для бедного народа, вновь доступно простому человеку.
Так одинокий Иоанн внезапно стал отцом семьи своего народа, чего даже отдаленно не удостаивался ни один из его предшественников. Сам Илия позавидовал бы ему! Шутка, конечно.
Правильно воспринимая Иоанна, можно сказать, что самой сутью его жизни, его делами совершился великий переворот в духовной истории человечества, прежде всего в характере самой Священной истории, истории народа Израиля.
Культурная история не зря напрасно четко разделяет классический (греко-римский) и христианский (современный) образ мышления. Классическая мысль сосредоточилась на огромном мире явлений, прежде всего, на положении людей в государстве. Отдельный же человек интересовал ее лишь постольку, поскольку был частью единого целого. Для христианского мышления важнее