прежних условиях арендаторам. Деньги и отчеты будут присылаться, куда я прикажу. Сам он просится отпустить его на поклонение какому-то святому для замаливания грехов. Обещает через полгода вернуться в замок. Я сказал, что в память о матери назначаю ему приличную пенсию и право жить в замке. От паломничества не отговариваю, а даю деньги на путевые расходы.
– Не надо, пойду пешком! – сурово оборвал он меня.
Когда же я сказал ему, что женюсь и поеду в свой замок, старик точно сошел с ума. Он вскочил, как молодой, глаза его засверкали; он замахал руками и закричал:
– Туда, туда… нет и нет… никогда… ты не смеешь!
(Раньше он почтительно говорил мне «вы».) Лицо его горело, а волосы беспорядочно торчали. На мои вопросы и заявление, что я так решил, он понес такую чушь, что и не разберешь: тут было и обещание, и клятва, и проклятие, смерть и любовь – одним словом, бред сумасшедшего.
Я напоил его вином, позволил успокоиться и тогда хотел обстоятельно все выспросить. Но это было невозможно. При первых же словах старик бросился передо мной на колени, целовал мои руки и умолял не ездить в замок. Тут я понял, что есть какая-то тайна, но он под страхом проклятия не смеет мне ее открыть.
– Ваша мать отослала вас, вы должны ее слушаться, – кончил он с усилием.
Я говорил ему, как всю жизнь рвался на родину, как тосковал и что теперь должен, просто обязан поклониться могилам отца и матери. Если даже для этого придется загубить и свою, и его душу.
Конечно, это я говорил для красоты слога, но с Петро снова сделался припадок исступления; он катался по полу и рвал свои седые волосы; пена шла изо рта… Наконец он ослаб и притих.
– Подождите меня, вместе поедем туда, – просил он.
Желая его успокоить да и отвязаться от сумасшедшего, я обещал:
– Поторопись вернуться в замок, а через полгода и я приеду туда.
Он поклонился и вышел.
Вечером, когда я спросил о нем, то мне сказали, что, вернувшись от меня, он живо собрал котомку и, не отвечая на вопросы и не говоря ни слова, ушел из дому. Видимо, он торопился.
Ясное дело, ждать его я не буду, выясню, как обстоят дела, и поеду.
Но странно, Альф, после старика у меня точно камень на сердце… нервы натянулись, как струны.
Прощай.
…Карл Иванович замолчал. Он аккуратно сложил письма и перевязал их старым шнурком.
– Это все, – сказал он.
– Как все? А где же конец?
– Где разгадка тайны?
– Читайте дальше, – слышались голоса.
– Я говорю: это все, – повторил Карл Иванович. – В пачке нет больше писем.
– Какая жалость!
– Это так интересно, неужели нет конца?
По-видимому, больше всех был опечален сам хозяин.
– Карл Иванович, господин Смит говорит, что в столе есть еще бумаги, разберите их, нет ли там окончания, – сказал Гарри.
– Хорошо, мистер, завтра я посмотрю.
– Ну а сегодня нам ничего не остается, как идти спать, – сказал доктор.
Все