было рабочее, тяжелое.
Понемногу тревога перешла и в замок. Среди дворни были люди, имевшие в деревне и родню, и знакомства. По приказу отца от матери скрывали появление эпидемии. Иногда, когда ветер дул со стороны деревни, к нам ясно доносились удары погребального колокола. Мать вздрагивала и бледнела.
Всем, даже нам, детям, становилось жутко. Все крестились. Разговоры на минуту смолкали. Но тотчас же отец, доктор и другие старались отвлечь внимание матери от печальных звуков. Многие заметили, что при первом же ударе колокола старый американец как-то съеживался и не шел, а прямо бежал в свою сторожку.
Прошла неделя, и разразилась новая беда. У одной вдовы-крестьянки была дочь восемнадцати лет. Красавица, хохотунья, кумир всех деревенских женихов. Домик их был окружен садом, одна сторона которого выходила на большую дорогу. По приказу матери девушка и молодая работница собирали в саду крыжовник. Со стороны дороги подошел пожилой высокий господин и попросил чего-либо напиться. Просьбу свою он сопроводил серебряной монетой, отправившейся в руку служанки.
Ничего не подозревая, она бросилась в ледник за квасом. Возвратясь через четверть часа, она нашла свою госпожу без чувств на садовой дорожке. Незнакомца нигде не было.
Служанка подняла страшный крик. Сбежались соседи, мать, работники, а когда приподняли новую жертву, то на песке дорожки осталось темное кровавое пятно. С большими усилиями девушку привели в чувство, но она была так слаба, что доктор запретил всякие расспросы.
О появлении незнакомца и его исчезновении сообщила, заикаясь и путаясь, испуганная служанка. Одно, на чем она крепко стояла, это что при ее возвращении с ледника на дороге никого не было, а дорога прямая и открытая.
– Когда я подходила, то мне было видно всю дорогу, и я подумала, что он вошел в сад, – твердила она.
Обыскали дом и сад. Никого и ничего.
Все-таки рассказу служанки пришлось поверить: на заборе на солнышке нежился большой черный кот и, конечно, пройди здесь чужой человек, кот неминуемо бы убежал.
Известие о новом несчастье дошло до замка и не миновало ушей моей матери. Она заволновалась и послала нашего старика-доктора на помощь молодому деревенскому врачу.
Целую ночь провели доктора у постели больной, и к утру она начала говорить, но рассказ ее был так фантастичен, что его приняли за бред.
Она бормотала, что черный господин прыгнул на забор, а потом в сад, запрокинул ей голову руками и впился в шею, но это уже был не господин, а большая черная кошка… Все это она говорила несвязно и со стонами, боязливо озираясь по сторонам.
Молодой врач ее рассказы объяснил нервозностью, галлюцинациями, а слабость – малокровием.
Наш старый эскулап молчал у постели больной.
– Не могу же я у молодой деревенской красавицы допустить нервы и малокровие! – признался он моему отцу.
Больше всего его занимали ранки на шее.
– Несомненно, укус! – бормотал он. – Но чей?
Прошло