делать?
Паша думает, что мама может, например, абстрагироваться, но от этой мысли ему становится не по себе, и он увещевает маму не вмешиваться в происходящее. Мама в сердцах бросает трубку, и Паша вздыхает с облегчением.
В комнате пахло предательством. Петрыська старательно отворачивает мордочку, всем своим пушистым видом демонстрируя непричастность. Паша улыбнулся, потому что этот запах как дым отечества засел у тебя в печенках, а Петрыська чуть ли не самый столп этого отечества застрял у тебя где-то пониже. И ты падаешь на свой старенький диванчик, зная, что через мгновение это случится опять. Петрыська для проформы выждал несколько мгновений, прыгнул Паше на грудь и замурлыкал. Паша, улыбаясь из последних сил, гладит своего любимца, погружаясь во всепрощающую дрему.
Когда это случилось впервые, Паша очень испугался, думая, что его психика обломалась о пубертат, который сопровождался неотъемлемым мальчишником с косяками, пивом и стриптизом. Потом Пашу, конечно, хорошенько прополоскало, но увиденное необратимо изменило его. Собственно, и продолжать свое существование было во всех отношениях бессмысленно, но Паша не хотел расстраивать маму, потому что эта мама защищая своего ребенка не пощадит никого. И Паша решил, что не дать маме повода – это самое большее, что он может сделать.
Мама вошла как всегда без стука. Петрыська, бросился со всех лап под диван, а Паша виновато щурился, прикрывая свою инфантильность полосатой подушкой.
– Паша, ну что тут за баррикады ты устроил? – гневно говорит мама, отодвигая диван коленкой.
Паша пожимает плечами, вспоминая, чем закончился этот разговор. Конечно, данное местонахождение дивана в трехмерном пространстве Пашкиной комнаты – не сколько его прихоть, сколько вынужденная мера, но заставить маму взять на себя какие-нибудь обязательства было чертовски сложно, потому что дело касалось женщины, а мама имела на этот счет особое мнение. И пусть с диваном вышло неудобно, но зато безопасно: ведь сколько женщин из интернета могла забраковать мама, потому что она всегда говорила, что, по чесноку, женщиной может считаться только та, чей вес составляет хотя бы половину ее собственного, а Паша был сыном своего времени и любил простые 90—60—90. Но спорить с мамой – себе дороже, к тому же мама, не терпя возражений, слишком уж часто приводила в гости знакомых толстушек, которые в другой ситуации, может быть, и понравились бы Пашке, но в жизни вызывали зевоту.
– А чтобы ты не врывалась без разрешения, – отвечает Паша возмущенно. – И вообще, я скоро замок на дверь поставлю. Кодовый.
– Не поставишь, – усмехается мама, – Со своими мозгами ты свой код на следующий день забудешь.
Пашка не нашелся что ответить и обиженно отвернулся к стенке. Ну, да мама права. Мамы всегда правы, а эта мама особенно. Ну и что с того, что Пашкины мозги отказываются обрабатывать всякую связанную с числами информацию, в конце