о Вагнере и Ницше, уже не так удивительно, что для организации еврейских преследований и погромов Гитлер разносторонне использовал образ Мартина Лютера, четырьмя веками ранее призывавшего силой обращать евреев в лютеранство.
Великие идеи могут быть разными. Иногда недостаточно светлыми и потенциально опасными, с точки зрения их нравственного и социального содержания. Ответственность за то, как ими в своекорыстных интересах могут распорядиться тёмные силы, добавив масла в огонь и даже всецело извратив первоначальное содержание, в значительной степени лежит на подобных предприимчивых псевдопоследователях.
Мой друг Зигфрид удивительно тонко и ярко высказывался по поводу европейских и советских политиков: Конрада Аденауэра, Хельмута Коля, Шарля де Голля, Маргарет Тэтчер, Леонида Брежнева и Михаила Горбачёва, обращая внимание на детали, незаметные для большинства. Как я понял, он долгие годы ни с кем особенно не делился своими советскими воспоминаниями, ведь жены у него не было, а у каждого из товарищей по Союзу бывших военнопленных были свои жизненные истории. Для воспоминаний и размышлений он почему-то выбрал меня – двадцатилетнего гёттингенского студента, который был на 50 лет моложе и ничего не знал о кровопролитной войне и советских лагерях. Может, сказалось, что я имел некоторое отношение к СССР, будучи сыном советских диссидентов. И при этом всё же был абсолютно своим – немцем по паспорту, воспитанию и образу мыслей. Возможно, чтобы понять глубину и особенности его связанной с советским пленом жизненной истории, нужно было хоть немного быть русским. А может, я просто был одним из первых встреченных им «обычных» русских, ведь в 1990-м «железный занавес» ещё оставался, и в западногерманской столице Бонне можно было наблюдать только советских дипломатических работников. Всего через несколько лет для меня оказалось полной неожиданностью, что интересная и примечательная, но в целом, не такая уж редкая для того времени жизненная история дяди Зигфрида потрясающим образом изменила и мою жизнь.
В начале девяностых «железный занавес» СССР открылся. «Перестройка» внесла в жизнь советских людей дополнительные мотивы, побудила что-то делать и на что-то надеяться. В ноябре 1989-го была разрушена Берлинская стена, когда-то официально названная «Антифашистским оборонительным валом», и две Германии, политически и физически разделённые на долгие 28 лет, вновь стали едиными. «Позорная стена», как называл её Вилли Брандт и многие граждане обеих Германий, наконец-то пала, позволяя немецкому народу окончательно воссоединиться к октябрю 1990-го года. Эти великие немецкие исторические события я также выразил в стихотворной форме, и тоже по-русски. С точки зрения литературных качеств, пожалуй, получилось не слишком. Но я старался искренне передать всеобщее настроение:
В ожидании чуда стою у Стены.
Кирпичи и рисунки – мне словно награда.
От стихов и стенаний холодной войны
Ухожу – больше