ещё долго шептались, потом ударили по рукам, и Чалый тихо ушёл, как и пришёл.
– Дед, что значит «кодла»? – я, молчавший всё время, подал голос.
– Что? А, ну да, – дед глянул на меня удивлённо, как будто бы забыв, что я здесь и он рассказывает эту историю мне.
– Это, Сёмка, значит банда!
– М-м-м! – промычал я. – Давай дальше.
– Ну и вот.
Только ушёл Чалый, Жорка услышал шёпот по другую сторону стланикового куста.
– Не надо, Георгий, не бери грех на душу, из-за этого много народу погибнет.
Адэский раздвинул ветки стланика и ухмыльнулся:
– Одним больше, одним меньше. И кто сказал, что это грех, не ты ли, Кадило? И вообще, чё за туфта – этот твой грех, кто придумал это всё? Нет грехов, Кадило! – Жорка пшикнул и значимо крутнул глазами. Отец Павел вздохнул и перекрестился.
– Господь сказал это, Георгий. Все дровишки, какие ты наломал по жизни после смерти твоих родителей, самые что ни на есть грехи. И матушка твоя, будь она сейчас жива, была бы страшно опечалена тобою.
– Ну конечно! – начал было Жорка, вдруг замолчал, странно дёрнулся, как деревянная кукла на верёвочках, его лицо исчезло, вместо него появилась гримаса жуткого демона, он встал на четвереньки, рыча и шипя пополз к отцу Павлу.
– Глот поганый! Я вспомнил тебя: это ты, это из-за тебя её убили, когда в семнадцатом пришли нас грабить новоиспечённые. Где ты был, когда из иконы Параскевы самоцветы выковыривали и золотой оклад сдирали, а маменька спасать её ринулась, а её, голубку, на штыки? Где ты был, когда отца выстрелом в лицо? А где был, мать твою, твой Бог, когда меня мотало по домам беспризорников и коммунам?
Молчавший всё время отец Павел сказал негромко, но твёрдо:
– Наш Бог, Георгий, твой и мой, Бог всей матушки Руси! И был он, Георгий, с нами.
– Задавлю! – завопил Адэский и уже в прыжке увидел Басурманина, возникшего из ниоткуда. Он шустро перекрестился непропорционально длинной рукой, заканчивающейся кулаком-кувалдой, и со всего размаху звезданул Жорке промеж глаз. Адэский даже отлетел метра на два назад.
Жорка очнулся не скоро, дёрнулся было встать, но не тут-то было: Басурманин придавил его к земле.
– Лытки убери, рожа обезьянья, – процедил Жорка.
Борис улыбнулся и сказал на ломаном русском:
– Да хоть горшком назови, только в печку не сажай.
– Георгий, я понимаю тебя, – заговорил отец Павел. – Но Господь никогда не оставлял твоих родителей, они сейчас в Царствии Небесном.
– Ага, ну да, где ж им ещё-то быть? – с желчью в голосе процедил Адэский.
Отец Павел как будто не слышал Георгия.
– И тебя Господь никогда не оставлял, даже когда ты в своей детской обиде на него был и за смерть родителей колотил по его образу кулаками и плевал в него, он всё равно хранил тебя. Сколько раз ты выкручивался из разных историй сухим, когда другие не выкручивались. У грехов, Жора, тени длинные,