шум в ушах прорывались чьи-то голоса. Затылок раскалывался от тупой, пульсирующей боли… Не открывая глаз, Лаций попытался пошевелить рукой, но у него ничего не получилось. С ногами было то же самое. Веки немного приоткрылись, и крики вокруг сразу стали громче, как будто глаза помогали их слышать. Какие-то люди с тряпками на голове и серых набедренных повязках подхватили его и поднесли к важному вельможе. У того на голове был знакомый Лацию белоснежный тюрбан. Важный сановник был одет в длинную белую рубашку, штаны и узкие остроконечные сандалии из цельной кожи. Всё стало ясно, когда издалека донёсся голос менялы, который обвинял Лация в краже монет, доказывая преисполненному важности чиновнику в белом тюрбане, что все беды у него произошли именно из-за этого чужестранца. Нудный голос жаловался, что обладатель шрама угрожал ему двумя ножами и забрал очень много монет. А потом убежал на пристань, где хотел уплыть на большой лодке. Полуголые слуги развязали Лацию руки, сняли одежду, обыскали и нашли два ножа. Краем глаза он видел, что они держали в руках только ножи. Значит, мешочек украли ещё раньше. Или… тут он вспомнил о ночном нападении. Значит, его обворовали рабы Андромаха! Тот ходил на рынок и там, наверняка, повстречался с менялой. Естественно, жадный торгаш рассказал ему о камне, и хитрый грек сразу позарился на его камни. Он вернулся и приказал своим людям напасть на него ночью. Теперь всё было понятно.
Лаций лежал, совсем голый, и с трудом растирал затёкшие кисти. К нему подошли два раба.
– Не надо… завязывать руки, – он не слышал своего голоса, только хрипение и свист.
– Что он говорит? – крикнул вельможа в белом тюрбане.
– Руки… – скривился Лаций. – Я не чувствую рук.
– У него болят руки, – подобострастно подсказал меняла, и, к удивлению всех, важный чиновник проникся состраданием.
– Привяжите его за ногу! – приказал он. – Голый он всё равно никуда не убежит, – однако суровый взгляд и сросшиеся на переносице густые брови не сулили ничего хорошего.
Через какое-то время пальцы на руках и ногах стали покалывать и в них вернулась боль. Лаций смог сесть и увидел, что на нём ничего нет, кроме купленных на рынке высоких сандалий. Слуги почему-то не сняли их. Он скривил губы в усмешке, потому что, помня совет Павла Домициана, засунул между большим и средним пальцами по два больших камня.
– Ты кто? Скажи, зачем ты украл деньги? – наконец, спросил его преисполненный важности сановник.
– Я плыл в Деметрию, – с трудом преодолевая боль от каждого слова, начал он и постепенно рассказал всё, что произошло с ним накануне. В конце Лаций повернул голову к меняле и спросил: – Ну, а с тобой Андромах поделился? Он украл у меня мешочек с камнями. Там было штук пятьдесят, – он специально преувеличил количество и, заметив, как вытянулось лицо торгаша от обиды и разочарования, с напускным сочувствием добавил: –