лепёшками свисали вдоль узких, выпирающих вперёд скул. Крупный нос, который и раньше не отличался красотой, теперь стал лиловым и рыхлым, как будто его, как оливку, долго вымачивали в винном уксусе. Глаза наполовину были закрыты верхними веками, которые напоминали два тонких листочка папируса. При этом кожа сдвинулась к уголкам глаз, как у старой собаки, из-за чего со стороны казалось, что сенатор вот-вот заплачет. Нижние веки отошли от глаза и висели полудугами, как два пустых сосуда из-под масла, придавая его лицу жалкое и печальное выражение. Однако это было только внешнее впечатление. Сенатор по-прежнему живо двигался, не хромая и не переваливаясь с ноги на ногу, что вполне можно было ожидать при его большом весе. Когда они вышли из палатки консула, Лаций спросил его:
– Благодарю за приглашение, сенатор, но зачем я тебе нужен? Тем более на целый месяц?
– Я прибыл не один.
– Только не говори, что с этим рыжим греком! – возмутился Лаций.
– Нет, Александр остался в Риме. Приезжай, увидишь, – одними уголками губ усмехнулся тот.
– Кто ещё? Судебные преторы? Они тоже прибыли на этих кораблях? – у Лация на уме были только проблемы с Клавдией Пизонис и судебными магистратами.
– Да, но у них другие заботы. Не бойся, тебя они ловить не будут. Здесь ты им не нужен. Здесь все ищут денег и развлечений. Преторы провели в Азии уже полмесяца и ни разу о тебе не спросили. Вот так-то! Тем более не забывай, что тебя приглашает сам Марк Валерий Мессала Руф, а не судебный магистрат! К тому же, к себе домой, а не на приём сенатской комиссии, – он назидательно поднял вверх указательный палец, потом посмотрел на небо, поспешно опустил руку и добавил: – Не бери с меня пример. Богам указывать не надо.
– Странно… – пробормотал Лаций. Догадки одна за другой теснились в его голове, но разумного объяснения он найти так и не смог. Напряжение в душе осталось, поэтому Лаций решил поехать к Мессале Руфу на следующий день как можно раньше. Солнце с утра светило ярко, поэтому все дома и улицы в Антиохии были светло-жёлтого цвета, как летом, и лишь высохшие виноградные лозы и голые ветки кустарников напоминали о том, что до весны было ещё слишком далеко. Ночью и утром здесь всегда было холодно, однако днём солнце иногда разогревало камни, как летом, и до наступления сумерек было даже жарко. А потом снова становилось ужасно холодно.
Около длинного здания из белого камня, в котором расположился сенатор, стояли три раба. Они кутались в толстые шерстяные накидки. Когда Лаций остановился, один из них подошёл и взял коня.
– Тебя здесь ждут, – поклонился второй слуга у входа. На его лице застыла заискивающая улыбка. Лаций поёжился, снова вспомнив рыжего грека.
В атриуме никого не было. Двери за ним плотно закрылись, и оттуда-то из глубины комнаты донеслись лёгкие волны тёплого воздуха. Он обошёл небольшое помещение по кругу. Здесь не было статуй, у стен