настаивает на своём. Говорит, что хочет всё это остановить, хочет разместить там теперь Сенат. Ну, или, если не получится, то сделать храм.
– Да, помню я открытие этого театра, помню… Ты тоже была там с Клодом. Это был… тяжёлый день, – пробормотал Лаций, не зная, как описать ей вакханалию и нападение людей Пульхера. Поэтому он решил сменить тему: – Но ты же приехала с Мессалой Руфом?
– Только с ним и можно было сюда приехать, – усмехнулась Эмилия. – Ты же знаешь, что его не интересуют женщины. Он приехал сюда с сыном от первой жены. В Риме они редко видятся. А я… Вот видишь, рискнула приехать. Путешествовать в одиночку сейчас опасно, одна бы я не решилась. Сейчас другие времена. Не то, что раньше! В Риме неспокойно. В провинциях – тоже. Много беглецов и разбойников. Грабежи на дорогах. Ну, и ещё, я давно мечтала посетить эту далёкую провинцию. Тут столько красивых тканей и ароматных масел!
– Но где же сенатор? – Лаций обвёл взглядом комнату, как бы ожидая его появления, и снова уставился на Эмилию. Собранные на затылке волосы подчёркивали стройность её шеи. Чуть ниже красовалась маленькая родинка. Длинная толстая палла и такая же длинная накидка из шерсти полностью скрывали её фигуру, но ему было достаточно одного изгиба ткани на бедре, чтобы дорисовать в воображении всё остальное. Лаций несколько раз моргнул глазами и даже покачал головой, чтобы избавиться от наваждения. Близость этой женщины буквально пьянила его, как неразбавленное греческое вино, сделанное из сладкого, тронутого морозом винограда.
– Не волнуйся, сенатора сегодня нет. Он сказал, что поедет с сыном к Крассу. Насколько я знаю, Мессала хочет стать в следующем году консулом, а сына назначить наместником на Сицилии. Красс знает, как ему помочь, – многозначительно усмехнулась она. – Хотя, если честно, то сейчас ему показывают новых юных помощников в доме его сирийского друга.
– Новых мальчиков? Он не остепенился?
– Ты слишком прямолинеен. В Риме недавно была страшная болезнь. Многие умерли. Среди них несколько его любимых юношей. Александр тоже заболел и, к сожалению, умер на вилле, – она остановилась, увидев, как изменился в лице Лаций. – Ты удивлён? – в её голосе снова прозвучала прежняя издёвка вместе с искоркой интриги, и он почувствовал, что его неудержимо влечёт к этой женщине. Влечёт её смелость, внутренняя уверенность в себе, не присущая даже свободолюбивым женщинам Рима, наглость во взгляде и улыбке, граничащая с дерзостью, и ещё – совершенная красота тела, которая заставляла кровь закипать, а сердце биться чаще и сильнее. Лаций набрал в грудь побольше воздуха и замер. Сердце не хотело успокаиваться. Эмилия, не дождавшись ответа, продолжила: – Ладно, ладно, можешь не отвечать, только не делай такое лицо! Когда Александр слёг, Валерия Мессалы в Риме не было, и, наверное, поэтому болезнь рабов обошла его стороной. Боги пощадили сенатора. Поэтому сейчас он часто приносит дары храмам и не шутит с богами.
Продолжая рассказывать