и мадам де Фонтень. Старый Вандеец перестал быть таким безразличным к браку своей дочери, каким он обещал быть ранее. Он искал в Париже информацию и не находил ее. Он беспокоился относительно этой тайны и еще не знал, каким будет результат этого беспокойства, он просил парижского управляющего провести расследование, касавшееся семьи Лонгвиль, он считал, что должен предупредить свою дочь о необходимости осторожного поведения. С притворным послушанием, полным иронии, Эмилия приняла отцовские слова.
– По крайней мере, дорогая Эмилия, если вы любите его, не признавайтесь ему.
– Отец, правда, что я люблю его, но я подожду, чтобы сказать ему, что вы мне это позволяете.
– Однако, Эмилия, подумайте, что вы не знаете еще его семью и его положение.
– Но, если я не знаю, я очень хочу знать. И, мой отец, вы желаете увидеть меня замужем, вы мне дали свободу сделать выбор, мой сделан безвозвратно, чего же больше?
– Нужно знать, мое дорогое дитя, выбрала ли ты сына пэра Франции, – иронически ответил почтенный господин.
Эмилия на мгновение замолчала. Она подняла голову, посмотрела на отца и с беспокойством сказала ему:
– Неужели семья Лонгвиль…
– Умерший старый герцог Роштейн-Лимбург погиб на эшафоте в 1793 году. Он был последним отростком последней младшей ветви.
– Но, мой отец, есть много хороших домов, произошедших от бастардов. История Франции изобилует принцами, которые поставили решетку на свой щит.
– Твои мысли очень изменчивы, – сказал, улыбаясь, пожилой джентльмен.
Назавтра был последний день, который семья де Фонтень должна была провести в павильоне Плана. Эмилию сильно беспокоило мнение отца, она с живым нетерпением ждала часа, в который обычно приезжал юный Лонгвиль, и, наконец, потребовала от него объяснений. Она вышла после обеда и пошла прогуляться одна по парку в направлении рощи тайн, где, она знала, нетерпеливый молодой человек уже искал ее; пока она спешила в рощу, она раздумывала, каким образом лучше всего застигнуть его, не компрометируя себя, узнать важную тайну: вещь, достаточно сложная! До этого момента никакое прямое признание не утверждало, какое чувство объединяет ее с этим незнакомцем. Как у Максимилиана, у нее было тайное наслаждение, нежность первой любви; но была и гордость и его, и ее, и боязнь признаться в том, что каждый из них любит.
Максимилиан Лонгвиль, в ком Клара вдохновила достаточно глубокие подозрения, находился попеременно охваченным неистовой страстью молодого человека и умеренным желанием узнать и проверить женщину, которой он хотел вверить свое счастье. Его любовь не помешала ему признаться Эмилии, что предрассудки испортили ее юный характер; но он желал знать, любит ли она, перед тем как сражаться с ее недостатками, так как он не хотел больше рисковать судьбой своей любви, как любовью жизни. Но он постоянно хранил молчание об этих взглядах, манерах, малейших опровергающих действиях. С другой