готовился к следующей учебной неделе: кто сидел на баночке просто в кубрике, кто гладил форму, а роте в это время разворачивались представление.
Сначала бешенной лошадью по ЦП (центральный проход) проскакал один из джигитов «Бешенной дивизии», при этом в конце прохода он с галопа на шаг не перешел, а подпрыгнул и ласточкой залетел под ближайшую к стене койку в кубрике. С небольшим интервалом на ЦП нарисовался второй джигит. Вид его был ужасен. В одной руке он держал окровавленные ножницы и грозно ими щёлкал. Он был весь в крови и прилипшими к ней волосами. Кровь стекала на форму из наполовину разрезанного уха. С криком: «Алык! Ыды садыс! Тэпер я тэбя стрыч буду» – пострадавший бегал по кубрике и искал своего парикмахера. Последний безмолвно лежал под шконками и не вылез оттуда, пока старшины не вмешалась и не предотвратили дальнейшее кровопускание. А вечером этот недостриженный джигит, с наложенными швами на ухо, и его несостоявшийся парикмахер весело на своем языке щебетали в углу кубрика. Земляки. И этим все сказано.
Алкаш
I
Учёба в учебном отряде шла своим чередом, а я умудрился загреметь в военный госпиталь и заработать прозвище «алкаш». Во всём виноват Ленинградский климат. Мне, белорусскому парню, до безобразия нравились эти чудесные белые ленинградские ночи, время влюбленных и романтиков. У меня долго в уме не укладывалось, как это возможно: ложишься спать светло, встаёшь – всё также светло. Только не понятно: а где же солнце? И сам собой выплывал каверзный вопрос: «Как ленинградские парни девок тискают? Ведь всё видно. Это сколько нужно храбрости иметь, чтобы первый раз в светлое время девушку поцеловать? Или они вечно бухими по ночам ходят?» То ли дело наши теплые и тёмные, правда, короткие летние белорусские ночи. Они без всякого алкоголя будоражат кровь и толкают на подвиги особенно в молодости.
А жизнь она била ключом, только за забором части. Учебка находилась на окраине города Ломоносов. По выходным дням из мощных динамиков городской танцплощадки до наших ушей, особенно когда стоишь в наряде по КПП, или ночным призраком бродишь по территории части в поисках возможного возгорания в элементе боевого расписания «Ночной дозор», доносились куплеты модных тогда шлягеров: «На пароходе музыка играет…», или на слова стихов С.Есенина «Я московский озорной гуляка…». Жизнь била ключом и трактором «Кировец» тянула к себе. Тем более, когда в кармане лежит письмо, в котором твои друзья, будущие офицеры, ставят тебя в известность, как круто они в отпуске отрываются с одноклассницами. Ведь мы теперь взрослые. Хотелось, не думая о последствиях, бросить всё, и откликнуться на этот зов жизни. Я думал, что у меня крыша поедет, особенно когда попал в наряд «Патруль».
Патруль – это сказка, это глоток, казалось навеки потерянной гражданской жизни, так как в увольнение в город отпускали только наших старшин, а курсанты об этом только мечтали. За успехи в боевой и политической подготовке, в качестве поощрения,