я тебя? Я старалась тебя отвлечь от тяжких дум и вселить немного надежды, я старалась тебя переключить на другую волну, чтобы ты оказался поблизости. Допускаю, что могла тебя взбесить своей благоглупостью, и наоборот, могла привести в то самое человеческое состояние, помогающее пре-о-до-леть. Не знаю… Ты разный. И еще… Всего тебя я не научилась чувствовать. Время надо. Зато я постаралась быть максимально открытой… собой… глупой… умной…
Прошло… сколько лет? Словно четыре жизни.
Таня! Таня! Таня!
Да разве ж сказали мы с тобой друг другу столько слов? Ты мне, во всяком случае! Да разве слушали лес с сумасшедшими птицами, которые притворялись соловьями, и это было похоже на то, что в оркестре партию флейты взялась исполнить валторна? Зато мы ночью хотели в полном мраке отыскать запоздалые ягоды брусники. То есть пыталась, конечно, ты; меня мутило от выпитого, и не хотелось ни ягоды, ни твоих сладких губ. Однако потом воспоминание ожгло так остро, будто я был той терпкой ягодой на твоих упругих губах, будто я был той шалой птицей, которая вовсе никого не изображала, а просто валяла дурака от упоения дурманной, замороченной ночью.
Ах да, вот еще что ты мне тогда не сказала, опять воспользовавшись посредниками – той наместницей, дуэньей, и моим паразитом-психологом. Слушай, мне так хочется называть его Вовой! Пускай он будет Вовой, ладно?
– Когда-то мне пришлось полностью перекраивать себя, чтобы кто-то другой не обкарнал по своему лекалу. Но, пережив все это, могу сказать однозначно: все к лучшему! Честно: мне теперешняя я нравится больше, чем та, что была в прежней жизни. Там была наивная девочка, верящая всем и всему. Хотя мне казалось, что и тогда я неплохо знала жизнь и якобы умела рулить по ней… Ерунда! Ничего я тогда не знала и не умела! Главное, я же женщина и мне природой дадено прижимать ребенка к сердцу. А у тебя нет такой льготы, ты вынужден принимать условия другой стороны. И тогда что? Постарайся уступить с минимумом душевных затрат. Что тут еще посоветуешь? Однажды – как голос с неба! – уступи, уйди, пусть подавятся! Душа дороже!
Иван Павлович стянул со своей лысины «пирожок» из морского котика и с гулевым размахом шлепнул его о приборную панель своего нового автомобиля:
– А знаешь ли, не послать бы нам всех этих ряженых кукол подальше? Охота нормальных рабочих девчонок! С завода, представляешь? Чтобы от них машинным маслом слегка подпахивало. Из общежитской комнаты, где они вчетвером ночи свои девичьи коротают. А? Какова идейка?
– Иван Павлович, а может, вечер отдыха устроим, скажем, у телевизора с яичницей и глинтвейном?
Я чувствовал себя измотанным псом в продуваемой подворотне.
– Яичница! Студенты! Мейерхольд!.. Настоящая жизнь пахнет по-другому! Вперед!
У него все просто. Вахта, в момент ставшая любезной привратница, посыльная девочка в стоптанных тапках… И вот уже две девчонки, хихикая, забираются на заднее сиденье. Нормальные, на Горького увидишь