цене машины.
В общем, в то же утро мы оказались в кабине замечательной «копейки», весь день гоняли на ней по Москве и, что самое удивительное, не совершили ни одной аварии. Иван Павлович не уступал руль никому, даже космонавту в штатском, сопровождавшему нас все время. Притом надо отметить, что сам хозяин авто, по его словам, садился за руль лет тридцать назад. Но как он знал Москву! Мы заезжали в маленькие глухие дворики, и Иван Павлович рассказывал, рассказывал…
– Сломают, – безнадежно махнул он рукой, и мне это тогда показалось верхом безумия.
Как сломают? За что? Как вот это можно сломать? Я без устали крутил головой, разглядывая старинные постройки и вдруг наткнулся взглядом на балкончик. Это же мой балкончик! И литье знакомое, и вензель николаевский посредине!
– Сашка! – заорал я, уверенный, что сей же час из-за шторины высунется всклоченная рыжая борода Родионова. – Сашка!
Трижды за дорогу Галка нашептывала мне, будто ночью она не поддалась на Ванечкины горячие уговоры. Наверно, сильно опасалась, что не услышу с первого раза. По наивности я подумал было, что она боится Юрку, потом понял, в чем дело. Она умнее и хитрее Юрки, меня и даже самого Ивана Павловича вместе взятых.
Когда Галка собиралась на свое место в общежитие, я услышал, как Ванечка обещал ей ковровую дорожку в бриллиантах. Но я уже знал, что нужно Галке. И не сомневался: она это получит.
Мой разводящий и сводящий, мой вечный соглядатай зудит беспрестанно:
– Все хочу тебя спросить: а ты сам-то как определяешь свое сегодняшнее состояние? Как самое ужасное в жизни или бывали времена почище? Мне интересна твоя личная оценка себя. От этого надо плясать, как от той печки. Просеять мусор сквозь колосники головы и определиться. А так можно сколь угодно долго переливать из пустого в порожнее. Я, например, не очень уверен даже в том, что ты можешь решиться на такой отчаянный поступок, как переезд в «центр мира». Ты же в принципе человек абсолютно оседлый и уехать от цивилизации навсегда вряд ли сможешь. Или я ошибаюсь?
Глава четвертая
А как бы мне хотелось увидеть тебя в ряду привокзальных дурочек-побирушек! Со спутанной челкой из-под клетчатого коричневого платка, с присохшей к щеке слюнкой, с кошелкой, из которой поверх мятого пластикового пакета выглядывает надкушенный беляш. От тебя даже перронные полицейские отворачиваются. Чего с тебя взять, разве что вшей набраться…
Для нее я и жил. Вероятно. Для нее и родился. Возможно.
– А мы заведем собаку – беспородную, лохматую, четырехцветную и четырехлапую, и теперь все рассказы про любовь будут называться «Про собаку». Представляешь, вчера на даче (это было почти в полночь, руки-ноги-спины убиты дачной пыткой) я вдруг испекла фантастический пирог! Вот не поверишь, на этой даче меня в который раз преследует тень Адова. Так вот этот пирог пекся для тени. И он получился и вправду особенным!