будем тебя ждать, – и тут же исчез.
Отчего-то не появилось и мысли догнать и расспросить его обо всём. А я ведь как думал: удастся кого-то встретить – тут же вцеплюсь в бедолагу и не отпущу, пока всё не выведаю. Ясное дело вопросы никуда не делись, не зря я вынашивал их в голове, чтобы вот так вот просто о них позабыть. Я провёл здесь, пожалуй, пару дней, а по ощущениям и вовсе – вечность. Помолчи так, и тут же поймешь, насколько лишними и пустыми бывают слова. Илья оказался немногословным и, быть может, в этом и таилась его всеобъемлющая мудрость.
Когда я вернулся, церковь готовили к службе две старушки. Они из без того всё делали впопыхах, а заприметив меня, кажется, ускорились ещё сильнее. Не понимал, к чему такая спешка, ведь времени у нас вдоволь. Бабушки закончили дела, и одна из них с любопытством меня осмотрела. Она искренне улыбалась, глядя на меня. И я, увидев старушку, обрадовался ей точно родной.
Отец Илья ждал меня у аналоя. Я глубоко вдохнул, повернулся к старушкам, скрестил руки и с поклоном попросил прощения, на что они единовременно поклонились в ответ.
Я достал из кармана малюсенький клочок бумаги, на котором нацарапал соразмерно маленький список грехов, и передал всё это дело Илье. Мне казалось, что к составлению списка я подошёл основательно, но увидев изумлённое лицо священника, тут же заподозрил что-то неладное.
– Это всё?
– Разве этого мало?
– До смерти не отмоешься. Но догадываюсь, есть что-то ещё?
Я привык, что в церкви будь то малого города, или большого, всегда служило много людей. Особенно на большие праздники, которые, признаться, были единственными днями, когда я приходил на литургию. Так вот на такие случаи у меня всегда припасена безобидная уловка: я говорил, что ужимаю все проступки, переживания и сомнения до определённого греха, спрессовываю всё содержание до единого слова, чтобы не отнимать у священников времени. И это чистая правда, но истина заключалась в том, что проговаривать всё оборачивалось для меня тем ещё испытанием. Но в тот день деваться было некуда, я ведь стоял один. Илья же в тот момент терпеливо ждал, пока я заговорю. Честно сказать, я прекрасно знал, что именно он хочет услышать, потому не стал юлить и выложил всё как есть.
Ещё в студенческие годы я решил в очередной раз перевернуть всё с ног на голову и перебрался в Петербург. Город хорошо меня принял, я быстро нашёл работу и мало-мальски встал на ноги. Но с первого же дня я почувствовал гнетущую силу, которую до того не испытывал. И шла она от самого города, в этом я не сомневался. Я объяснял это по-разному. Быть может, Фёдор Михайлович, так меня настроил, или же само место стало свидетелем такого количества бед, что каждый дом, каждый кирпичик тихо плакал, и плачь этот хлюпал у меня в сердце. Я думал о всяком. О чудовищном наводнении. Но в первую очередь, конечно, о блокаде. Сдаётся мне, в Великую отечественную Петербург пережил зло, от которого невозможно оправиться. Я же увидел воочию другое бедствие, о котором в то время нередко подшучивали. Тогда я узнал, как наркотики превращают людей в бродячие