дал две крышки, одну – для тебя. – Коннер опрокинул крышку в рот и глотнул. – Когда отец впервые привел сюда Палмера и Вик, я еще не родился. Они с мамой говорили о своих родителях, о прошлом, о том, что нужно помнить. И когда отец оставил нас, мы поклялись возвращаться сюда каждый год, чтобы не забывать.
Коннер заметил, что Роб смотрит туда, где обычно сидел Палмер. Его не было с ними, как и Вик. Вот тебе и все обещания. Опустив палец в крышку, Коннер поднес его к открытому пламени, стыдясь своих планов, стыдясь того, что вырос таким же, как отец.
– Это шипение жизни, – сказал он. Пламя затрещало и припогасло, коснувшись воды, но тут же снова вспыхнуло. – Наши жизни – это пот на дне пустыни. Мы уходим в небо, переваливаем через зубчатый горный хребет и оказываемся на небесах, среди дождей и наводнений.
Он передал крышку Робу, который повторил ритуал и прилагавшееся к нему старое изречение. Оба они становились верующими на один день в году. С ними не было пастора, который допил бы из крышки, и Коннер велел выпить Робу. Крышка вернулась обратно на фляжку.
Роб долго смотрел на пламя, отсвечивавшее в его глазах. Наконец он взглянул на Коннера.
– Расскажи мне об отце, – попросил он.
В то же мгновение перед Коннером возник образ себя прежнего. Он снова был мальчишкой, и старший брат рассказывал ему истории про отца в те времена, когда тот был боссом Спрингстона, еще до того, как земля стала бесплодной, еще до того, как накренилась стена, до того, как Лоу-Пэб обрел независимость, в те времена, когда их отец ходил по улицам, здоровался с одними за руку и хлопал других по спине, когда он наедине оплакивал свои редеющие волосы, до того, как нужда и страдания его народа вынудили его отправиться в Ничейную землю вместе с остальными, кто ушел и никогда больше не вернулся.
В свете лампы, блестя глазами, сидел юный Коннер. Он представлял, как слушает вместе со старшим братом рассказы Вик об отце, когда тот был моложе, о великом песчаном дайвере, который отказывался от баллонов с воздухом из-за вызываемой ими болезни, который мог погрузиться на десять минут зараз и принести с невероятных глубин всевозможные чудеса, который спас водяной насос в Лоу-Пэбе и обнаружил холмы, ставшие западными садами. Об отце, когда тот был молод, безрассуден и отважен.
Но Коннер помнил другого человека. В последних его воспоминаниях об отце тот был седым и побитым жизнью, будто долго проведший на ветру и солнце кусок дерева. Он помнил, как отец в ту ночь в палатке поцеловал каждого из них в лоб, прошептав, что любит их и желает им счастья. Он помнил тот ужасный год, когда им пришлось покинуть большую стену и отправиться в долгое путешествие на запад вместе с ветром, через лучшие, а потом худшие части Спрингстона и дальше, в Шентитаун. Он помнил, как думал, что им никогда больше не придется воспользоваться семейной палаткой.
И все же они ею пользовались – каждый год с тех пор, как уменьшилась их семья и остались не исполненными обещания. В первый год без отца их сопровождала мать, чтобы помочь им поставить палатку,