напитки в компании истерических дурочек и служить жилеткой для обмазывания соплей! А ты, милая, запомни на будущее, если и впредь решишься кого-то динамить, – куда спокойнее произнес он, обдавая меня ледяным презрением, – следует соблюдать технику безопасности, и на роль идиота вроде меня, выбирать того, в ком ты абсолютно – то есть на сто процентов – уверена, что он сможет в последний, самый решающий момент остановиться, а то ведь кто знает, можно и во второй раз… нарваться.
– Не волнуйся, – криво усмехнулась я, вставая, – я виртуозно умею выбирать идиотов!
– Осторожнее, – негромко предупредил он, и взгляд его стал острым, колючим, – Терпение моё, на сегодня, уже закончено.
– И что ты сделаешь? – выкрикнула я в запале, краем сознания понимая, что играю с огнём. – Как и он, кинешься меня насиловать?
– Конечно, девочка моя, пару минут назад я успешно тебя насиловал, – голос его звучал глухо, почти спокойно, в глазах сквозила едва сдерживаемая ярость, – а ты усиленно сопротивлялась.
– Я не девочка, – уточнила я гробовым голосом, медленно отступая, – девочкой быть перестала в двенадцать лет, что тебе сегодня красочно живописали во всех подробностях.
– И ты, судя по всему, свято хранишь верность тому ублюдку, – ехидно заметил он, не торопясь прикуривая. В этих словах чувствовалась некая доля истины и оттого они ранили ещё больней.
– Идиот! – взвилась я, прибавила пару матерных выражений, повествующих о том, куда ему надо пойти, и, торопясь, словно кто-то пытался меня догнать, выбежала вон из квартиры. Он стоял, не пошевелившись.
Оказавшись на лестничной площадке и хлопнув дверью, я обнаружила, что стою на ней босая, в перекошенной, впопыхах застёгнутой блузке, без сумки, и, главное, лежащих в сумке ключей. Попасть домой не было никакой возможности, и, потоптавшись с минуту, я зарыдала от досады и злости и позвонила в его звонок.
– Уже соскучилась? – удивился он. – Заходи, будем мириться. – Взгляд его подобрел, он посторонился, пропуская меня к себе. – Не стоит так раскаиваться, – заметил он с улыбкой, поглядев на мои заплаканные глаза, – я тоже был не прав! Я, оттолкнув его, проскочила мимо, схватила сумку и, снова вернувшись на исходную, не церемонясь и рискуя потерять звание приличной девушки, выкрикнула в его адрес все нецензурные слова, которые только смогла вспомнить.
Он только посмеялся:
– Ну-ну. Заходи, когда поостынешь.
Проклиная его на чём свет стоит, я скрылась в своей квартире. Запал быстро прошёл, уступив место страху – обойдя всю квартиру, я повключала везде свет, потом решила, что так ещё хуже – уж теперь-то я точно как на ладони, и свет повыключала. В темноте стало совсем жутко. Мелькнула трусливая мысль, что можно вернуться к Лёньке, он предлагал, но я тут же её прогнала, как не выдерживающую никакой критики и пошла в душ – от меня всё ещё пахло его парфюмом. Стоя под напором воды, вспомнила, что во всех более-менее известных голливудских фильмах убийца обязательно нападает на своих жертв в душе, торопливо