нашей бабушке пришлось батрачить у однофамильцев? Отец, мой дедушка Арсений, так никогда и не женился – не захотел мачехи для любимых детей. Сам растил их: двух дочерей и четырёх сыновей. И всё для чего? Вот выпала им доля! В детстве – революция, а потом – и две войны. Все воевали, и все четверо орденоносцами оказались. Старший, Фёдор, не вернулся с войны, только ордена в военкомате передали отцу. Не зря он так своих детей любил, дед Арсений: достойными все оказались. Дмитрий вернулся в родное село, прожил девяносто четыре года, очень много у него было детей. Фрол, младшенький, так и остался военным, возглавил в Чите комиссариат, но умер рано – от ран своих. А вот средний, Иван, из Ангарска, дольше всех прожил: сто четыре года. Видно, за пострадавших братьев небо отвесило…
Знала я Фрола, и Ивана, и старшую сестру бабушки Прасковью. Со всеми меня связывали удивительно яркие впечатления. Если выразиться кратко, словесной формулой, то именно так: было бы таких людей побольше, Господи! И Отечеству послужили, и с людьми поладили, и успели даже в моей детской памяти оставить много света.
Но то обстоятельство, что бабушка сама была сиротой, открылось мне с горечью изумления. Она никогда не рассказывала мне об этом! Я не упрекала себя за то, что сама не интересовалась детством бабушки: ведь мне казалось тогда, что она родилась на свет уже бабушкой… Всё, о чём она рассказывала, слушала с неподдельным интересом. Но всё было настолько безрадостно, что я страдальчески принимала любое её воспоминание. От неё и слово «батрачить» узнала. Задело меня это неравенство в истории своего рода и одновременно наполнило гордостью: надо же – влюбился, переступив через барскую спесь и барские условности! Про сиротство не знала, и это знание обожгло. Видно, были у бабушки какие-то скрытые от меня причины не вспоминать.
Мост, улетевший в далёкое будущее
Подумать только: одно мгновение, запечатлев человека, может оказаться для него шансом оставить потомству себя живым, вполне довольным собой, хоть и… бесчувственным к волнам плещущей после него жизни.
Не вспоминала бабушка в наших с ней разговорах как сиротство, так и Дмитрия, первого мужа, маминого отца. При этом его фотография – цветная и потому редкостная для той поры – всегда стояла на высоком комоде. Наверное, она украшала бабушкин мир. И было чем украшать. Мужчина средних лет, с волной волос, зачёсанных назад, в гимнастёрке без погон, стоит среди высоких красных георгинов с букетом из тех же цветов, радуя своей молодцеватой выправкой и удивляя поразительным сходством с маминым лицом: разрезом карих круглых глаз, скулами, типичными для забайкальских лиц, и ещё тем, что украшало бы женщину, как в случае с маминым портретом, – аккуратным маленьким ртом. Круглое лицо досталось маме в наследство от отца: точь-в-точь. Впрочем, как мне – от отца моего, – овальное. Поэтому наши с мамой лица – разные.
Мужчина на цветном снимке отличался ярко выраженным осознанием своего достоинства – просто убеждал с фотографии своей значимостью. Про таких в народе обычно говорили: «Начальник»! Рост – не богатырский, но выше среднего, выглядел стройным,