образования. Ты же сама создала это моё отношение к твоей участи своим непрощением. Я только и слышала, что отчим не дал тебе учиться.
В мамином реагировании на меня при любом раскладе вставал некий перпендикуляр, как бы диктующий ей искажать толкование моих слов, о чём бы ни стремилась я с ней поговорить. Её монологи-потоки по поводу несбывшихся ожиданий и надежд комментировать было нельзя – тут же заподозрит в чём-то таком, что и в голову мне не приходило. Разрешалось только слушать и молчать. Механически поддакивать, но не развивать тему в своём представлении. Мнительность её, непредсказуемость в реакции на слова мои в мирном русле беседы, разводила нас по полюсам.
Однако я заметила очевидное в плане родственной связки.
Импульсивность, безвольность, а отсюда и управляемость в натурах мамы и дедушки определили их судьбы по большому счёту. Постоянство у них прослеживается от обратного: «не склонны к перемене мест». У деда учёба высветилась по воле сильных родителей; потом его, слабовольного ленивца, вынесло, как щепку в водовороте, в Усолье: «по назначению».
Я вспоминаю события тех времен через историю: страна остро нуждалась в образованных людях. Они были на вес золота, поэтому неудивительно, как благоволила деду жизнь постами, партийными решениями «направить», «оставить», «предоставить», а то и «наградить». Почему бы нет?! Послушный, исполнительный, правильный был коммунист. Честь и слава такому начальнику.
Но был ли он личностью? Позволю дерзко заявить: нет. Протестировано мною на встрече. А хотелось бы гордиться, как любому потомку в третьем поколении.
Слава Богу, бабушкины братья компенсировали недостающую энергию этого яркого чувства.
Что касается рода Кутузовых по линии деда, то, действительно, здесь наблюдаются знатность и богатство: все в их роду сплошь образованные люди, проработали на высоких постах: «завы», директора. Вот только презрительность, с которой они отмежевались от бедной Маши с потомками, очень-очень настораживает. Бог им судья. Несу свой крест. Не прогибаюсь.
Глава 5. Двое на острове грёз
«Трагедия машет мантией мишурной»
Свет во тьме
Он и она встретились в пятьдесят первом, их любовь была реальностью, и доказательство этому – моя жизнь. Ещё сохранились его письма. Писали маме и родные отца… Письма по счастливой случайности получились живыми в интонациях, такими живыми, как если бы это была стенография устного обращения к Лидии: с Украины – на Дальний Восток.
И мама, и старший брат Виталия, вернувшийся с войны живым, и сёстры в своём горе оказались беззащитными: это была гибель младшенького в семье, бессмысленная гибель офицера – в мирное время. Особым обернулось и то обстоятельство, что родителям было уже по сорок шесть, когда он только появился на свет.
Его племянницы Алла и Лида, запечатлённые в числе других на снимках, станут для меня образцами стиля пятидесятых: утончённые, красивые, интеллигентные.