точно не могу.
Она выразилась иначе, чем я. Стоит взять на заметку.
– Мы с Зеритом… никогда не ладили, – сказала она. – А всякий Второй – неудачливый соперник верховного коменданта и наследник его власти. Заручиться клятвой верности – разумно. Как бы я ни презирала этот путь.
Казалось, слова причиняли ей настоящую боль. Я не сомневалась, что ей это действительно ненавистно. И не сомневалась, что это – единственная причина, по которой Зерит еще жив.
– В этом мы с тобой заодно, – добавила она. – Нам обеим желательно покончить с этим как можно скорее.
Я не ответила. Сделала несколько шагов по коридору, без всякой цели, разглядывая другие полотна. С них смотрели темноволосые, темноглазые подростки. Потом я остановилась, увидев лицо, от которого сжалось сердце.
Он поразительно переменился. На этом портрете Макс был юным, почти мальчишкой. Лицо мягче, да. Но прежде всего разительно отличались глаза – у мальчика не было знакомого мне холодного, пронзительного взгляда.
– Он выглядел совсем другим.
– Он и был другим – в те времена. Не таким… боязливым. Если чего-то хотел, готов был на все. – Нура смолкла. И не сразу, с отзвуком грусти, добавила. – Он был невероятно одарен.
Она так это сказала, что у меня зубы заскрипели. «Был невероятно одарен» – как будто потом он все дарования растерял. И «на все готов» звучало у нее как что-то похвальное.
Макс увидел, во что обходится война, и счел цену неприемлемой. Не от робости – от жалости. А этот ребенок, что надменно смотрел на меня со стены? Он был не отважным, а глупым. Сколько я видела молодых треллианских солдат с таким взглядом – взглядом, говорившим, что они заранее отпустили себе вину и то, что они сейчас со мной сотворят, – просто еще один шаг в их «на все готовы».
Он ничего не потерял. Он кое-что приобрел.
Я отвернулась.
– Сиризены сказали мне, что беженцы устроены, – произнесла я. – Хочу их увидеть, прежде чем браться за другое.
– После можно будет.
– Я прежде всего повидаю их. Потом будем работать.
Видно, она по моему голосу поняла, что спорить бесполезно, потому что с досадой вздохнула:
– Хорошо, если ты настаиваешь.
Это были не дома – лачуги. Треллианских беженцев разместили в больших уродливых строениях у городской черты; камень крошился, дерево прогнило. Внутри они оказались разбиты на маленькие комнатушки, что было бы и не плохо, не будь они такими ветхими и запущенными. И местность кругом выглядела не лучше. Здания стояли за пределами столицы – достаточно близко, чтобы над ними нависали стены и виднелись башни за стенами. Так близко, что у меня вспотели ладони при мысли о скором сражении за город.
– Здесь безопасно, – заверила в ответ на мой вопрос Ариадна. – Никому эта земля не нужна. Да и не станут ни Авинесс, ни Зерит разрушать город, который рассчитывают занять, – ни внутри стен, ни снаружи.
Мне это не нравилось. Совсем не нравилось. И я холодела, будто в ледяной тени, вспоминая