каждое воскресенье в одно и то же скучно-серое платье и шляпку с черной вуалью. Мама говорит, что тетя Мадлен так грустит о сыне, даже в молитвеннике между страниц у соседки припрятана его фотография, и во время службы Мадлен то и дело доставала фотокарточку, утирая слезы кружевным платочком. Кёрстен в такие моменты становилось ее очень жаль, настолько, что она была готова подарить свой любимый шарф с вышитыми канарейками или новенькие митенки.
Но сейчас тетя Мадлен отрешенно смотрит куда-то вдаль, поджав сухие губы, и держит на коленях Нильса. Тот, завидев Керстен, расплывается в широкой улыбке.
– Фаффли, – доверительно сообщает он, крепко вцепившись в повязанное полотенцем блюдо с крышкой.
– Мы же договорились, милый, что это наш секрет! – шикнула на него тетя Мадлен и подозрительно покосилась на Кёрстен. Наверное, испугалась, что та начнет канючить и клянчить сладости. Подумаешь! Кёрстен ведь уже не маленькая, да и на завтрак у них были пышные оладьи с сиропом, а стоит ей попросить, вечером бабушка тоже испечет вафли, горячие и хрустящие, с лимонным кремом.
– О, какой аромат, – сидевшая рядом бабушка Ноэль одобрительно улыбнулась. – По старинному семейному рецепту? Сразу чувствуется, не пожалели пряностей. Преподобный Себастьян язык проглотит!
– Ну, это лишнее, – фыркнула в ответ тетя Мадлен. – Ему как-никак еще проповедь читать.
Улле, повернувшись, сделал брови домиком и очень похоже ее передразнил. Чтобы не рассмеяться, Кёрстен спрятала лицо в пушистой маминой шали. От нее, как и от всей одежды в их доме, пахнет летом, медом и сухими травами. Мадлен, глядя на них, еще крепче прижимает к себе Нильса, и тот, укачавшись на тряской дороге, начинает клевать носом.
– Осторожней, не вырони блюдо, – предостерегает его бабушка. – Дай-ка я подержу вместо тебя. А вон и церковь уже виднеется!
Действительно, впереди показался высокий медный шпиль с крестом. Бабушка рассказывала, что средства на церковь собирали всем Роннебю, а когда пришло время устанавливать крест, каждый подошел и приложил руку к куполу, чтобы отпечаток ладони навсегда остался на сверкающем металле. Кёрстен очень жалеет, что она тогда еще не родилась. Если бы ей выдалась такая возможность, она бы целое письмо написала Боженьке: с крыши ведь наверняка гораздо ближе и легче читать, чем с земли.
В церковном дворе уже собрались прихожане. Предыдущий пастор разбил у главного входа целый цветник, и сейчас, пусть и присыпанные снегом, некоторые розы еще упорно цвели ярко-желтыми и пунцовыми бутонами. Рядом с главным зданием располагалась библиотека, правда, не такая большая, как в поместье фру Росен. В будние дни ее часто использовали для занятий церковного хора – куда, к слову, пробовалась и Кёрстен, но выяснилось, что она поет слишком громко и совсем не по нотам. А вот Улле взяли – и, пожалуй, больше всех этому удивился он сам. Взяли под честное-пречестное слово, что он не будет паясничать во время службы, и даже выдали нарядную