Перила славно пахли воском – вообще-то их следовало натирать каждый божий день, но, сменив пятую служанку, фру Росен пришлось снизойти до одного раза в месяц. Ох, уж эта своенравная Хельга…
Затем хозяйка усаживалась в свое любимое кресло в гостиной, покрепче сжимала хрустальный колокольчик – и начинала раздавать всем неоценимые, как ей казалось, советы. С потемневших обоев на нее одобрительно взирали выцветшие фотографии родителей, а длинная вереница портретов в парадной напоминала о долге перед фамилией. Так уж получилось, что из всего многочисленного семейства она осталась одна. Если бы только брат послушал ее в свое время и женился…
После войны большую часть мебели и картин пришлось продать – до сих пор, скользя взглядом по слишком пустым стенам, испещренным светлыми квадратами, хозяйка чувствовала угрызения совести. Но иначе им всем пришлось бы несладко, особенно когда из банка пришло письмо, на нестерпимо-белой бумаге с печатью, от которого у фру Росен на целых два дня разыгралась ужасная мигрень. А на третий день она решительно позвонила в колокольчик и вызвала горничную:
– Напиши господину Мауеру. Или нет, я сама ему позвоню!
Мауер приехал лично, в сопровождении двух помощников, и быстро разрешил вопрос с кредиторами. Все-таки недаром их семьи вели общие дела еще со времен Северной войны. Новую войну им удалось решить малыми жертвами, избавившись от залежей старых вещей на чердаке. Фру Росен тогда даже не захотела взглянуть напоследок на закутанные в мешковину и обложенные соломой призраки прошлой, благополучной жизни – к чему зря надрывать сердце? Зато после этого в поместье воцарился долгожданный мир.
На некоторое время.
А потом кто-то с завидной периодичностью начал делать набеги на их тихую обитель.
– Хельга! – голос у хозяйки дома был под стать ее колокольчику: немного надтреснутый, но достаточно громкий, чтобы разноситься по всем этажам. Или чтобы перекрыть адское громыхание прута по ограде. – К нам снова пытаются пробраться грабители!
***
В ванной комнате стоял огромный громоздкий шкаф с полотенцами. Всякий раз Кёрстен удивлялась, как у него не подломятся ножки, резные и длинные, как у жирафа. А раковина под начищенным краном была другой, не такой, как дома: большая и продолговатая, с ребристыми боками. Чтобы помыть руки, девочке приходилось вставать на низенький стул, да и открутить тугие медные бутоны-краны без помощи Хельги у нее никак не получалось.
– Наконец-то ты пришла! – сестра уже успела выхватить из корзинки обсыпанную сахаром слойку и теперь вдыхала аромат поджаренной корочки. С кухни тянуло совсем другими запахами: печеной рыбы и подгоревшей овсянки. – Я думала, не дотяну до вечера. Холод собачий, еще и кормят… хуже, чем Бурре, ей-богу.
Старая Бо за стеной загремела крышкой, так, что Кёрстен подскочила. Что сказать, характер у старой кухарки с годами становился все хуже. А вот слух, как ни странно, становился все