вышел, поприветствовал мужчин, и, открыв перед девушкой дверь машины, сказал, словно ничего не произошло:
– Я тебя отвезу.
Все должно было быть так, как он желал, и никак иначе – она обязана сдаться – вот зачем он приехал. Но ведь это он примчался, чтобы увидеть ее – Кай, который вырос, но так и не избавился от осколка в сердце. Она знала, стоит заговорить с ним, и глупая муха снова попадет в паутину слов и ласк, изящно сплетенную, завораживающую и затмевающую все обиды и разногласия. Когда он распалялся, мог, ничего не обещая, так страстно говорить о любви, что не верить в существование этой любви было невозможно. Вскоре она начала понимать, что говорит он не о своей любви к ней, а о любви вообще – чужими словами, которых в нем было бесконечное множество.
Она села в машину, решив все же впустить еще один его день, последний, воровато протиснувшийся в ее жизнь. Они ехали молча, но напряженная игра только им понятных знаков, обоих взвинтила до предела: Франческа едва сдерживала слезы, Роланд, в котором был взведен каждый нерв, вел машину так, что ей становилось страшно.
– В чем дело, Чикетта? Разве все было настолько ужасно, что ты решила вот так порвать со мной, даже не увидевшись?
– Было очень хорошо, Роланд… и очень плохо. Ты был очень добрым и щедрым – и очень жестоким… Будем считать, что я струсила.
– Считать? До скольких, дитя, мы будем сегодня считать?
– Роланд! Если ты хотел попрощаться, мы можем просто поговорить…
– Меня не обманешь, ты сейчас уже сказала мне все! Ты становишься другой, когда думаешь о нас.
– Нет.
Роланд остановился у ее дома. Она быстро вышла и машины, зашла в подъезд, побежала вверх по лестнице, вытирая глаза.
– Что за дурные манеры! – Он пошел за ней, не торопясь, но и не медля, отмеряя шагами и рукой, ударяющей по перилам, сбегающий в неровность анапест.
Милость к нам, кто рискует погибнуть в противостоянье
Бесконечного с будущим, и состраданье
К заблуждениям нашим и нашим грехам!
Услышал, что она остановилась, снова пошла. Тихо, медленно.
Надвигается лето – жестокий сезон,
Моя молодость этой весной умерла,
Солнце, пламенный разум, развеет мой сон.
Это время преследовать ту, что мила!
Он поднялся к ее двери, посылая слова, словно стрелы, в ее вздрагивающую спину, загреб в горсть волосы девушки и, запрокинув ее голову, посмотрел в глаза, не отпуская, завел в квартиру.
За собой красота благородная манит…
Что за маг в эту форму ее воплотил?
Эта страстная нежность и дразнит, и ранит,
И желает, чтоб только ее я любил…
Его голос стал тише, и медленней полился поток слов, и сладко потянуло назад и вниз затылок, и вертанулись стены, и полетели разноцветные листы и брошенные на кровати фотографии, когда он стряхнул покрывало.
Колдовство золотых волос
Долгой вспышкой меня ослепило
Словно пламя короной застыло
В лепестках