начальников, авторитетов и лидеров, семейных традиций и общественного мнения.
– Все проще, нас учат зависеть от своего страха.
– Ну а тот, кто пытается быть свободным? Не попадается ли он в зависимость от своей свободы? От тех ограничений, которых она требует?
– Об этом и речь. Не стоит нам увеличивать число зависимостей в мире. Лучше увеличить количество благодарностей. Я благодарен тебе за все. Даже за то, что именно ты решила, что нам пора расстаться.
– Красиво, но ложь. – Она старалась не смотреть, как он одевается: каждое его движение с горьким ярлычком «последний раз», выдергивали из нее сейчас как траву из земли. Она уставилась на стену, но и тут был он – большой лист, на котором его взрывным почерком была написана строка из Беранже:
«На чердаке, где так чудесно в двадцать»
– Я оставил в машине подарок для тебя, сейчас я схожу за ним, а потом уж исчезну окончательно.
Франческа высунулась из окна, ветер растрепал ее волосы. Они познакомились в воскресенье. В то утро она вот также, свесившись из окна, смотрела на улицу, на проезжавшие внизу машины. Одна из них остановилась, из нее вышел мужчина, он поднял голову, разглядывая девушку, и вдруг сказал: «Красавица, по вашим волосам я мог бы подняться в эту башню». Она улыбнулась и отошла от окна. Когда через час она вышла на улицу, он сидел на террасе кафе, где она по утрам пила кофе. Поднялся, загородил ей дорогу. «Мне не слишком нравятся германские имена, тем более что Рапунцель означает прозаический лопоухий салат. Думаю, вам больше подошло бы имя Франческа». Он уже навел справки. Вместо того чтобы пойти в магазин, она поехала с ним в его галерею.
Роланд вернулся.
– Откроешь потом, – он поставил на кровать коробку.
– Почитай что-нибудь на прощанье, – она забралась с ногами на подоконник и уставилась в окно, стараясь не расплакаться снова. Только читая стихи, он говорил правду, она хорошо это усвоила, и уже не ждала обычных слов.
Меланхолии темные стрелы
Светлой боли в сердце копье
Не стерпев, безрассудство мое
Рассказать о любви захотело,
Чтобы мог я забыть про нее.
Я, кто некогда пел кантилены
Королевам про годы мои,
Гимн рабов, обреченных муренам,
Романсеро о злой любви
И печальные песни сирены,
Но увы, позабыть не смог
Я голубку и берег дикий,
Маргаритки в руке лепесток,
Нежность розы, пряность гвоздики
И далекой мечты островок.
3 глава, в которой старинные музыкальные инструменты предстают оружием, а библиотекарь желает выпроводить из дома гостей
Бывают лица, словно проваленные внутрь: выступают скулы, надбровные дуги, подбородок, а глаза, маленький рот и нос покоятся на дне неглубокого оврага. Сквозь пыльное стекло лицо было словно присыпано пеплом. Андре краем глаза видел в зеркале, что девушка разглядывает его, пытаясь