и в вечернем платье, и в домашнем. Утром, когда только открываешь глаза, пока еще не погряз в делах, все радует – свет, одиночество, тишина или привычные звуки пробуждения мира. То, что ты жив, и у тебя есть тело, которое надо расправить после ночного оцепенения, что у тебя есть голос и слух, и все твои чувства, и что скоро ты войдешь в новый день, но пока не знаешь, каким он будет.
Он протянул ей руку, и она осторожно опустила пальцы на его ладонь с тем ощущением, с каким трогают воду. От него исходило сухое тепло.
– И то, что у тебя такая прохладная рука…
Под подушечками ее пальцев оказались твердые бугорки.
– Мозоли?
– От такелажа. Держись крепче, – сказал он, взяв ее на руки. – Мы быстро доберемся. – И понес ее наверх.
Гора была на редкость умиротворяющей, даже и не подумаешь сразу, что это поросший травой кратер потухшего вулкана. Каждая травинка наполнена солнечным светом, а даль, такая же нежно зеленая, немного размоченная светлой дымкой, заманивает взгляд в бесконечное путешествие.
Артур опустил девушку на расстеленный на земле плед, достал из корзины вино, хлеб, сыр.
– О, да ты прекрасно подготовился, Артур! Надеюсь, твои знания о том, как устраивать романтические свидания, почерпнуты из серьезной теоретической литературы?
Она посмотрела ему в лицо, пытаясь угадать, пока длился его взгляд, пока все между ними заполнял живой звук тишины, как он ответит.
– Раньше, когда я с кем-то встречался, мы гуляли в городе, а на море или в горы я всегда уезжал один, – он налил ей и себе вино.
Она ждала продолжения, но он снова остановился на пороге молчания и дальше не пошел.
– А знаешь… я хочу есть, очень кстати, что ты все это взял… держи, – она отломила ему кусок хлеба, – ешь давай, не могу же я жевать в одиночестве!
Артур улыбнулся.
– Выпьем за твою доброту!
– Смеешься?
– Нет, – как он не старался, улыбка все равно выползала.
Эмма скатала в клубок салфетку и кинула в него, но промахнулась и сама залилась смехом.
За едой они говорили о еде. Потом Артур закурил, и они помолчали о горизонте. Затем Эмма прочла короткую лекцию о роли пейзажа в портрете, заставляя Артура поворачиваться к ней то в профиль, то в три четверти на фоне гор. Наконец, она утомилась болтать. Помолчав немного, Артур сказал.
– А я тебе хотел показать кое-что, здесь недалеко.
– И как я туда доберусь?
– На мне… или если хочешь – можешь пойти сама – здесь хорошая трава.
– Босиком? – напоминание о ее беспомощности снова взбесило ее. – А ты можешь тут ходить босиком?
– Могу.
– Тогда снимай ботики!
Артур сел у ее ног и разулся, потом встал на траву, посмотрел на нее, чуть склонив голову. Это было расценено как вызов.
– Теперь рубашку снимай! Что? – ответила она на его взгляд. – Хочу, чтобы ты понял, как чувствую себя я в этой дурацкой пижаме!
Вызов был принят. Артур начал расстегивать рубашку, Эмма пыталась поймать хоть маленькое волнение в нем,