прилавок перед одутловатой от пьянства продавщицей.
– Четвертушку хлеба, Ивановна. Как здоровье-то?
Ивановна резнула буханку, вышло криво.
– Какое, блин, здоровье? Зарплату не плотют, выпить нет.
– Принесу тебе шкалик, – пообещала Мария Павловна.
– Да еще постояльцы на мою голову свалились, – продолжала бабка, ожесточенно распиливая краюху.
– Неужто командированные? – равнодушно удивилась Мария Павловна, чтобы поддержать разговор.
– Хрен знает, – грубо отозвалась Ивановна. – Удостоверениев не предъявляли. А только пообещали наутро бутылку, если пущу в комнаты. Я и, дура… С виду-то люди приличные, скромные: мужик с бабой да бледное дитё в розовом комбинезончике. А ночью как орать начали! Я – дверь свою на щеколду, дрожу, как туалетная бумага на сквозняке. Телефон, блин, отключили, ментов не вызовешь. А энтим, охранничкам с галстучками, один хрен, кого режут, лишь бы не хозяина. Так ночь и продрожала. А с утра торкнулась – утекли, гады, да мало того – всю казенную постелю в крови вымазали, и матрас, и подушку. Ублюдки извращенские, честное слово! И бутылка моя плакала, и премия, – Ивановна шмыгнула носом и смахнула слезу. – Кто ж теперя премию даст, когда вверенное имущество, блин, испачкано?
Мария Павловна из вежливости сочувственно покивала.
– Выстирай постель-то, – посоветовала она, взяла хлеб и вышла.
Она завернула за угол, на загаженный задний двор сельпо. Там находилась помойка, где можно было найти полным-полно пластиковых бутылок из-под «Фанты», «Пепси» и «Спрайта». Мария Павловна с трудом сдвинула крышку одного из контейнеров и, стараясь не дышать, зашарила внутри деревянной палкой.
Ей удалось выудить и запихать в авоську три бутылки, прежде чем она услышала жалобное мяуканье. Плач доносился оттуда, снизу, из-под слоя мусора. Жестокие богатенькие детки! Опять над кошкой издевались. Мария Павловна перегнулась, заглядывая в контейнер, и стала ворошить мусор, сгребая его в сторону. Сверну по-быстрому шею бедной животинке, чтоб не мучилась.
Из-под кучи показалось что-то розовое. Боже правый, это не кошка! У женщины заколотилось сердце, она потянула за рукав розового комбинезончика и вытащила из-под осыпающихся огрызков, упаковок и тряпок хнычущего ребенка.
Боже правый!
Капюшон был затянут так, что снаружи виднелся лишь носик. Положив ребенка на обломки деревянного ящика, Мария Павловна дрожащими пальцами бросилась распутывать узел. Головка открылась. Прелестная маленькая головка со светлыми кудряшками и круглыми розовыми щечками. Губки в крови. Ах ты, бедная малышка, какие же они сволочи! Как только рука поднялась бросить на смерть такую милую девочку? Не помня себя от мешанины рвущих грудь чувств – ненависти, нежности, возмущения и любви, – она прижала крошку к себе и, забыв авоську с бутылками, забыв четвертинку хлеба, кинулась к дому на подгибающихся ногах.
Тощий пес вдруг рванулся навстречу, захлебываясь лаем,