его головы. Как вы думаете, он убежден, что сон этот предостерегает меня избегать некоторых людей, и настойчиво уверяет, что один из этих людей он сам. Слышали вы что-нибудь подобное? Я очень старался объяснить ему все. Я говорил, что это предостережение ничего более, как следствие дурного пищеварения. Вы не знаете, что я ел и пил за ужином у доктора. Вы думаете, что он меня послушал? Не такой он человек! Попробуйте вы. Вы врач, и он должен вас послушать. Будьте так добры, доктор, дайте мне свидетельство в том, что мой сон был следствием дурного пищеварения, я с удовольствием покажу вам язык.
– Достаточно посмотреть на ваше лицо, – сказал Гаубери. – Я сейчас дам вам свидетельство, что вы никогда в жизни не страдали от дурного пищеварения. Послушаем ваш сон и посмотрим, что мы можем из него извлечь, то есть, если это для вас не неприятно.
Аллан своей вилкой указал на Мидуинтера.
– Обратитесь к моему другу, – сказал он. – Он может лучше рассказать вам, нежели я. Поверите ли вы, он все записал с моих слов и заставил меня подписать, как будто это было «моим предсмертным признанием» перед тем, как я пойду на виселицу. Вынимай же, старикашка, я видел, как ты положил это в записную книжку. Вынимай!
– Вы серьезно этого желаете? – спросил Мидуинтер, очень неохотно вынимая записную книжку.
Такое недоверие в его собственном доме могло показаться доктору обидным. Гаубери вспыхнул.
– Пожалуйста, не читайте, если чувствуете малейшее нежелание, – сказал он с подчеркнутой вежливостью оскорбленного человека.
– Какой вздор! – закричал Аллан! – Бросьте книжку сюда!
Вместо того чтобы исполнить эту просьбу, Мидуинтер вынул бумагу из записной книжки и, встав со своего места, подошел к Гаубери.
– Извините, – сказал он, сам подавая рукопись доктору.
Глаза его смотрели в сторону, а лицо помрачнело, когда он извинялся.
«Скрытный, угрюмый человек! – думал доктор, поблагодарив Мидуинтера с видимой вежливостью. – Его друг в тысячу раз лучше его».
Мидуинтер отошел к окну и опять сел молча со своей прежней, недоступной пониманию покорностью, которая когда-то привела в недоумение Брока.
– Читайте, доктор, – сказал Аллан, когда Гаубери развернул рукопись. – Это рассказано не вокруг да около, как обыкновенно рассказываю я, но тут ничего не прибавлено и не убавлено. Тут все точь-в-точь, как я видел во сне, и точь-в-точь, как написал бы я сам, если бы думал, что это стоит записать, и если бы был мастер писать, а этого нет, – заключил Аллан, спокойно мешая свой кофе. – Я только мастер писать письма, я мигом набрасываю их.
Гаубери разложил рукопись на столе и прочел эти строки:
Рано утром первого июня в тысяча восемьсот пятьдесят первом году я находился (по обстоятельствам, о которых нет никакой надобности упоминать здесь) один с моим другом – молодым человеком почти моих лет – на разрушенном французском корабле „La Grâce de Dieu“, который лежит в канале Соунд между материком острова Мэн и островком, называемым Каф. Не ложившись