словами о сильных мужиках. Помолчав, Тоня спросила:
– Что говорили родители?
– Я не делился с ними. Никогда не наблюдал с их стороны интереса к моей персоне. По-моему, я им даже мешал. Наверное, я из тех детей, которых завели для порядка. Отец был спортивным журналистом и вечно пропадал на стадионах, а после матчей пил в барах с другими репортёрами и, кстати, спортсменами тоже. Иногда он даже не удосуживался пойти на стадион, а просто пил. Утром покупал в киоске газету со свежими статьями других журналистов и варганил по ним свой обзор матча, на котором не был. Мать либо готовила, либо ела, либо ходила по магазинам. А я любил смотреть на дождь и воображать прекрасные миры.
Забавно почесав милую профитрольку носа, Тоня сказала:
– В дождь хорошо спать или…
Ей подумалось, что в дождь хорошо заниматься любовью, но этого она, разумеется, не произнесла.
– Или что?
– Думать, зачем живёшь…
Сказав это, Тоня засмеялась над странностью диалога едва познакомившихся людей. Однако Антон был серьёзен.
– Каков твой вывод?
Тоня пожала плечами. Антон нахмурил брови и сказал громко и важно:
– Ты живешь, чтобы пойти со мной на ужин!
Улочки карабкались вверх. Антон и Тоня, не торопясь шли, сами не зная куда, словно позабыв о намеченной покупке платья. Антон вспоминал Альбину с её пляжами и шляпами, и парео, и кремом для загара. И после опять изматывающие разговоры с придирками к каждой мелочи. Тошные омерзительные разговоры. Однообразные, как этот моросящий дождь, но напрочь лишённые его нежности.
Антон и Тоня заворачивали в уютные дворики, откуда виднелись стрелы минаретов. Во двориках их встречали керамические фигурки рыб, налепленные прямо на стены. Иногда на пути возникали крошечные домики – птичьи кормушки, а на перекрёстке возле Салона средиземноморских кебабов (Акдениз Кебап Салону) попался домик для книг.
– Сюда можно приносить всё прочитанное и брать книги, оставленные другими людьми.
– Заглянем? – с любопытством спросила Тоня.
В ящике было пусто.
– Турки ничего не читают, – сказал Антон, – вот кофейня и кебаб – это другое дело.
Они опомнились, лишь оказавшись среди старых, превратившихся в развалины, домов. Там, вперемешку с пластиковыми канистрами и обрывками ковров, валялись разбитые глиняные кувшины.
– Тоня, прости, – сказал Антон, – я помню о платье, но мне так нравилось гулять с тобой под этим тихим дождём.
– Боюсь, ты передумал и теперь не знаешь, как от меня отделаться.
Конец Тониной фразы прозвучал еле слышно: она уже раскаивалась в своих опрометчивых словах.
Тогда он подумал: «А если она жалеет? Если согласилась от растерянности, от неожиданности… А, может, она боится его, странного человека, притащившего её в заброшенный двор…»
– Тоня, если не хочешь идти, ты можешь…
Но она уже направлялась в сторону торгового центра, где продавалось всё: от сувенирных талисманов