Ночью, когда началась неразбериха, он как раз задремал, и был разбужен громкими криками и потасовкой. Его тогда отшвырнули в сторону, и он даже сам толком не помнил спросонья, как умудрился спрятаться под печкой. За дальнейшими прискорбными событиями он наблюдал со стороны, и не мог понять, что происходит со всеми этими людьми. В них будто вселились бесы. Даже в Богдана, но тот в итоге сумел перебороть их и очнулся.
Самого Жака эта участь, к счастью, миновала, но теперь он насторожённо прислушивался сам к себе, ловя малейшие признаки внешнего влияния. И это постоянное напряжение уже само по себе начинало сводить с ума.
Поэтому, когда он вдруг увидел справа от тропы грязное сморщенное лицо с горящими глазами, смотрящее прямо на него из-под пелены спутанных волос, он решил, что это какое-то наваждение. Запоздало вскрикнул, вскинул ружьё…
Страхолюдина исчезла, но мгновением спустя вдруг вскрикнул один из осокорцев, шедший в нескольких шагах впереди Жака. Что-то, пронесшееся мимо и скрывшееся в кустах, резануло его походя по ноге – он схватился за бедро, кривясь от боли.
Почти сразу же донеслись возгласы откуда-то из передней части цепочки, рычание и лай псов, выстрел, потоки брани. Люди были на взводе, так что вспыхнули мгновенно. Относительно стройная колонна мгновенно рассыпалась – каждый крутился из стороны в сторону, пытаясь разглядеть противника и вообще понять, что происходит. Но кроме хруста веток и непонятных размытых силуэтов, мелькающих мимо неуловимо быстро, ничего разглядеть не удавалось.
При этом почти каждый такой хруст, каждое мельтешение сопровождалось вскриками. Когда мимо самого Жака промелькнуло нечто угловатое, тощее, окутанное маревом дрожащего воздуха, он и сам заорал в голос – но не от боли, а скорее просто чтобы отпугнуть тварь. Саданул с обоих стволов, и крупная дробь ухнула в ствол ближайшего дерева, вырывая ошмётки из коры.
Тварь избежала выстрела, в последний момент рванув куда-то в сторону и скрывшись в кустах. Однако что-то здоровенное и сильное дёрнуло Жака сзади за шкирку, едва не подняв над землёй. Он снова заорал бы, если бы собственный воротник не впился ему в шею, превратив крик в сдавленный хрип.
Впрочем, давление тут же ослабло, и над плечом раздался приглушённый голос Нестора:
– Тихо, тихо, кучерявый! Держись ближе!
Старший Колыванов подтащил Жака за шкирку к себе. Они с Ильёй выстроились спиной к спине, пряча за собой Варвару и француза. Оружие не доставали, но скалились по-звериному, показывая клыки, а на пальцах их медленно вырастали длиннющие чёрные когти.
– Ружьё убери! – рыкнул на Жака Нестор, раздражённо пихая его локтем. – Их свинец всё равно не берёт! Но, неровен час, в кого-нибудь из своих попадёшь.
– А что тогда берёт? – в ужасе отозвался Жак.
Колыванов не ответил – что-то, промелькнув мимо, едва не проскочило у него между ногами, но оборотень резко выпростал вперёд когтистую лапу и выхватил прямо из воздуха нечто патлатое, угловатое