раскатит хриплый саксофон
и над ухом каркнет черной кирхи звон
отыщи в тумане матерь-богородицу
буковым барокко сердце распогодится
и просыплет солнце светлую солому
как все мягко стелется в тыще верст от дома
Ярославль
ничего мне не надо
только видеть
блеск на смятой воде
где целуются реки
и детей на песке
угловатую голую пляску
как вливается ветер в листву
и береза
шестою главою у храма
ничего
Серпухов
Словно этим ветром снесены
купола и колоколен шпили.
У Великой грозовой стены
облака-кочевники застыли.
Смутные сквозные времена.
Грязь опять спасает от пришельца,
грязь лежит в полях по стремена —
стережет и кормит земледельца.
И простор, вздыхая глубоко,
все кому-то молится о чуде.
На губах обсохло молоко.
Осень, Русь – других уже не будет.
Ленинград
Армия приходит в чисто поле,
тихо говорит: е. на мать!
Ну, так что нам помирать здесь, что ли?
И садится в балочку посрать.
Город прячет статуи в подвалы,
дохнет за фонетику свою.
Что ж ты ничего мне не сказала,
что мы можем встретиться в раю?
Что ж ты ничего мне не сказала,
что все это будет наяву?
Вдоль мостов замерзшего канала
можно выйти прямо на Неву
постоять, но надо торопиться
сесть в трамвай, покуда за окном
вянет день и спица золотится
с ангелом, а может, с петушком.
«Дождливая туча под утро уйдет…»
Дождливая туча под утро уйдет
и выглянет ясная зорька.
И самое время гулять без забот
в апрельских садах Нью-Йорка.
В подножье столпов, пирамид и Свобод
осмотрит полиция зорко
того, кто запретный сорвать хочет плод
в апрельских садах Нью-Йорка.
К Эмпайру тебя, будто пробку, несет.
Вздыхаешь и лезешь на горку
смотреть, как внизу загорает народ
в апрельских садах Нью-Йорка.
А издали, в дымке, морской разворот
сверкнет тебе сладко и горько.
Площадка качнется, и сердце замрет
в апрельских садах Нью-Йорка.
Дубровник
Мы по Дубровнику ходили,
и синим море расцвело.
Чуть ниже были башен шпили,
а сверху – синее стекло,
что на ветру слегка дрожало
уже не знамо сколько лет.
И, заплатив за то немало,
мы ели рыбу на скале.
Смотрели свысока на гавань,
от солнца спрятавшись под зонт,
а море подымалось справа
и шло под самый горизонт.
И даль о будущем, как Ванга,
несла какую-то херню.
И