она. – Фонарик мне отдал и заблудился.
– А почему он не пошел с тобой?
– Дрова рубил, спина заболела, присел отдохнуть.
– Так значит, ты последняя видела пропавшего мальчика? – встрял Тетерин. – Расскажи подробнее…
– Володя, не трогайте ее. Вы же видите, она еле на ногах стоит.
– Конечно, все понимаю, – кивнул Тетерин. – Ну, я побежал тогда, надо еще к эфиру подготовиться. Я к вам заскочу на прием во вторник. А Настя, как придет в себя, скажет мне пару слов.
Лариса Георгиевна, поставив пакеты на лестничную площадку и одной рукой придерживая Настю за локоть, возилась с замками. Наконец ключ провернулся. Настя в перепачканных сапогах прошлепала по тесной прихожей сразу на кухню. Лариса Георгиевна поспешно стянула плащ, набросила на вешалку, сдернула ботинки. Грустно посмотрела на дорожку мокрых грязных следов, оставленных Настей. Ничего, чуть позже она подотрет за дочерью. Давно пора поменять старенький линолеум, да руки все не доходят до ремонта.
Настины резиновые сапоги валялись крест-накрест посреди тесной кухни. Сама она немытыми руками шарила в хлебнице. Вытащила завалявшийся рогалик и принялась уплетать его всухомятку.
– Настя! Да подожди, сходи в ванную, приведи себя в порядок, а я завтрак приготовлю.
Дочь, медленно пережевывая хлеб и на ходу стягивая брезентовую робу, поплелась из кухни. Лариса Георгиевна аккуратно выгрузила продукты в холодильник, наполнила чайник, зажгла газ. Заглянула в красно-белую банку с надписью: «Овсяные хлопья», вылила в начищенную до блеска кастрюльку остатки вчерашнего молока, разбавила водой.
Насти долго не было. Наконец вернулась, в домашнем. Бочком протиснулась к хлебнице, опять потянулась за рогаликом.
– Это к чаю, – велела Лариса Георгиевна. – Сначала каша.
– Ну мам…, – вяло запротестовала дочь. – Ненавижу овсянку! Она такая жидкая, и вкуса никакого.
– Зря ты так, очень полезно и питательно. Садись за стол, а то остынет.
Настя присаживаться не спешила, смотрела, сколько мать положит ей в тарелку.
– А можно в два раза меньше?
– Не лопнешь, – строго произнесла Лариса Георгиевна и поставила кашу перед дочерью.
Настя недовольно сморщилась. Она могла часами елозить ложкой, но так и не доесть овсянку до конца. Никогда раньше дочь не возвращалась из походов такой бледной и потерянной. Лариса Георгиевна заволновалась, хоть и старалась не подавать виду.
– Настюш, что у вас случилось? Расскажи толком, – попросила она.
– Я не должна была оставлять его, – Настя без аппетита макала ложку в кашу. – Теперь все меня будут винить, наверное.
– Это с чего? За исчезновение Петухова к ответственности привлекут нового директора.
– Мам, я последняя видела Мишу живым.
– Он и теперь живой, он заблудился, его найдут.
– А если нет?
Вдруг у Насти проснулся аппетит. Дочь жадно ела овсянку, забывая вытирать подбородок. Лариса Георгиевна еще сильнее забеспокоилась.
По