позорного прошлого. Поэтому, придя к власти, он заявил, что откажется от недостойных методов, поскольку в них больше не будет необходимости; и однако снова возникла такая необходимость. Ведь Люсиль была необыкновенно красива; и он любил ее только за это, будучи жестким и суровым человеком. Кроме того, она была настолько общительна, тактична и прелестна, что он восхищался ею и ценил ее с чисто формальной точки зрения. Если бы только она когда-нибудь узнала о его замыслах, она бы никогда не простила его. Она никогда не должна узнать об этом. Но, тем не менее, ему была ненавистна сама идея.
Но какой другой выход оставался у него? Ему вспомнились лица из толпы, мелькнувшие в тот злополучный день. На него нахлынули мысли о Савроле, о событиях в армии, о которых он случайно узнал; о других более зловещих и мистических историях. Его взбудоражили слухи о странных федерациях и тайных обществах, которые призывали к массовым убийствам и даже революции. Стихия разбушевалась, и медлить было просто опасно.
И тогда перед ним непроизвольно возникла альтернатива: побег, отказ от должности, жалкое, убогое существование в какой-то чужой стране, где он бы подвергался презрению, оскорблениям, где его бы подозревали во всех тяжких грехах; и он слышал о том, что изгнанники доживали до глубокой старости. Нет, он не мог даже представить себе это, уж лучше было бы умереть; только смерть могла заставить его покинуть дворец, и он будет бороться до конца. Он мысленно вернулся к отправной точке своих размышлений. Да, у него был только один шанс, единственное решение, казавшееся возможным; оно не устраивало его, но не было никакого другого выхода. Достигнув конца тропинки и повернув за угол, он вдруг увидел Люсиль, сидевшую у фонтана. Это была чудесная картина.
Она заметила его озабоченный взгляд и встала ему навстречу.
– Что случилось, Антонио? Ты выглядишь встревоженным.
– Наши дела достаточно плохи, моя дорогая. Саврола, депутатская группа, газеты, и, помимо всего прочего, сообщения, которые я получаю о настроении людей, наводят ужас и тревогу.
– Когда я уехала сегодня утром, меня встревожил твой печальный вид. Ты считаешь, что нам угрожает опасность?
– Конечно, – ответил он в характерной для него строгой официальной манере, – причем опасность более чем серьезная.
– Мне так хотелось бы тебе помочь, – сказала она, – но я всего лишь женщина. Что я могу сделать?
Он ничего не ответил, и она продолжала:
– Сеньор Саврола – добрый человек. Я хорошо знала его еще до войны.
– Он нас погубит.
– Этого не может быть.
– Нам придется бежать из страны, если только нам позволят это сделать.
Она побледнела.
– Но я знаю, как ведут себя мужчины; мы чувствуем симпатию друг к другу; он – не фанатик.
– Существуют силы, о которых он почти ничего не знает. Он не может их контролировать, и они будоражат его.
– И ты ничего