в квартиру, товарищ тут как тут. Мы знакомимся, и первым делом этот придурок закатывает штанину, показывая свою ногу, на которой от укусов уже живого места нет.
– Во какие у нас тут комары водятся! – он гогочет и тычет пальцем в кровоточащие раны, – Сосут, что отменные....
– Заткнёшься ли ты когда-нибудь? – обрываю его я, – Ты жирный и некрасивый, от того они на тебя и лезут. Меня же не кусают.
Мы хохочем – грубое общение давно уже стало для нас чем-то привычным, по-другому мы не можем. А эти укусы для нас всего лишь лишний повод для смеха, мы не слишком внимательно относимся к ним.
– А где, Вася, спал этой ночью? – неожиданно интересуется свет души и становится серьёзна.
Вот уже неделю я сплю на полу в тонком спальник, а друг военный, сволочь эдакая, на мягком диване. У нас свой график удобств. Свет моей души просит открыть диван. Там она находит жирного клопа, а потом я свечу ей фонарём, и в два глаза мы находим ещё с полсотни маленьких кладок. Мне становится дурно. Товарищ бледнеет, вспоминая как ездил прямо с этой квартиры к себе домой. Я предлагаю выпить и немного успокоиться. Пока рюмки наливаются, ошарашиваю хозяйку.
В тот вечер мы надрались, свет моей души признался мне в любви – я не задумываясь выпалил тоже самое. Мы переночевали на запасном варианте – небольшой захудалой квартирке, от которой я могу изредка взять ключи.
А товарищ военный остался в логове кровопийц и с утра как ни в чем ни бывало поехал заступать в наряд.
Всё идёт своим чередом – в квартире травят мелких гнид, мы со светом души гуляем по городу, товарищ возвращается обратно к родителям. Всё хорошо, но кончается быстрее некуда. Я сажаю свет моей души в автомобиль и прощаюсь. Она уезжает, и я чувствую себя самым опасным заключённым, которого заперли в клетку. Воздух наполнен заточением, ещё и клопы. Я прихожу обратно в квартиру, ложусь на диван и читаю в интернете о кровопийцах. А по стене ползёт он сам, переставляя мелкими лапками. Меня передёргивает от этого вида, и мозг мой наполняется ощущениями что под диваном их тысячи. Я не выдерживаю и бегу с этой квартиры, попутно завернув самое нужное в мешки, чтобы они не расселились и в другом месте.
Приехав на запасной вариант, я забегаю в душ и ошпариваю себя кипятком – при температуре свыше 50 гады умирают и даже их незаметные личинки. Я долго моюсь, а после стираю вещи в кипятке. Всю ночь мне мерещится, что по мне и тут ползут гады. От одного слова – клоп, я лишаюсь всякого спокойствия. На утро товарищ отправляет мне фото мёртвого клопа и искусанных ног. Пора прощаться с этой квартирой, думаю я и звоню хозяйке. А в это время меня беспокоит свет моей души.
– Поехали ко мне в деревню, я очень скучаю по тебе. Будем вместе пасти баранов и ходить на рыбалку.
Я в растерянности – с одной стороны пустое и бездушное лето, в одиночестве, с трудностями и полной неизведанностью. С другой стороны – фронт, от которого я отказался. Свет моей души не хочет человеческого, тогда зачем ей черт подери это!? Зачем ей я? Я не знаю. Мне хорошо известны эти окопы в которые