– белая мраморная крошка. У нас по проекту перед входом в санаторий должна быть «звездная ночь». Денег немереных стоит, так что вы уж это, аккуратненько.
Дядя Гриша, молчавший до сих пор, продолжая глядеть на мешки с туповато-сонным выражением поддержал моториста:
– Давид, с какого ляду мне эта крошка? Уговора такого не было. В наряде тогда ставь дополнительные работы. И вообще, чего с ею, крошкой этой немецкой, делать, и как?
Старший прораб, избегая специфических терминов, объяснил, что надо как обычно раскидать асфальт и укатать, только перед укаткой равномерно, обязательно равномерно, разбросать этот материл по всей площадке.
– Веерообразно, – сказал Давид Иосифович, едва справившись ввиду картавости с таким сложным словом. – Надо, чтоб вышло приятно для глаз, понимаешь, Гриша? По этой дорожке не машины будут ходить, а люди, да еще какие. Нам с тобой здесь не отдыхать. Ты меня понял? Объект наиважнейший, – закончил прораб Давыдка, подняв кверху палец. Потом вспрыгнул на ступеньку газика и, по своему обыкновению, уже на ходу проехал часть пути с открытой дверцей. Наверняка, он пытался в темноте еще раз разглядеть качество укатки, обнаружить наплывы, плохую стыковку одного участка с другим или, того хуже, появление трещин. Наконец мы услышали, как громко хлопнула дверца, вздохнули с облегчением и стали снова разглядывать мешки и их содержимое. Мы с осторожностью и любопытством перебирали необыкновенные камушки из мрамора, которые с нашей помощью должны будут стать звездным ночным небом на черном асфальте.
На следующий день машины шли строго по графику, а потому никаких перерывов в работе или сбоев не было. Застеснявшись своей бесполезности, я тоже взялась было за лопату, но, не дойдя до места укладки, умудрилась сначала высыпать часть содержимого лопаты прямо под ноги дяде Гриши, а остальное вывалилось само собой и опять совсем не туда, куда надо. Тут же заорал Эдуард, катка которого я вообще не видела из-за пара. Бригадир, добрая душа, сказал мне негромко, но очень внушительно:
– Лен, водички нам принесите попить, а? – Он меня звал или Елена Алексеевна и на ты, или Лена, но зато на Вы. Я все-таки считалась его начальником. Дядя Гриша всегда работал без улыбок и разговорчиков, но все равно с каким-то яростным азартом. В СМУ на доске почета висела его фотография. Там он был совсем молодой, в солдатской гимнастерке, с тремя орденами на груди.
Ближе к вечеру мы продвинулись к парадному входу, лестнице, ведущей к большой дубовой двери санатория. Эдуард выделывал на катке виртуозные пассажи, чтобы ровно вписаться в около фасадный полукруг. Мы с девчонками и дядей Гришей отошли в сторону от катка, любовались фигурным вождением мастера и предвкушали окончание работ. И тут мы вдруг наткнулись на три мешка, задвинутые подальше, за бордюр, чтобы не дай бог не разорвать их, не рассыпать, да и вообще, чтобы их не сперли, как сказал дядя Гриша. Мы совсем забыли о «звездной ночи», которая должна была радовать глаз отдыхающих по путевкам Главного управления Минздрава