мисс Оммаж; – Un chasseur sachant chasser, а тут без собаки не выходит. Но это экономка не расслышала, потому что мисс тут же продолжила громче:
– Ах, как это несправедливо! Генри прекрасный молодой человек, и достоин своей части наследства!
Экономка поморщилась, будто откусила лимон:
– Ох нет, мисс Оммаж! Ваше первое впечатление обманчиво, я знаю мистера Генри много лет, и уж мне-то известна вся его оборотная сторона. Увы, я не могу сказать больше – это не в моих правилах, обсуждать хозяев за их спиной.
– Но вы уже это делаете, – улыбнулась мисс Оммаж. – Расскажите мне хотя бы совсем чуть-чуть – чай еще слишком горячий.
По лицу мисс Эванс бродила буря – замерев в районе нахмуренных бровей, она двинулась в область носа и сложила губы в гузку, продолжая о чем-то раздумывать. Наконец, решившись, экономка села глубже в кресло и решительно произнесла:
– Многого вам рассказать не смогу, во-первых, потому что я вижу что вы славная мисс и не к чему такой благородной женщине знать такие ужасные вещи. А во-вторых, сэр Генри вот-вот вернется, не хотелось бы, чтобы он что-то заподозрил.
Мисс Оммаж улыбнулась:
– Я вся внимание. Посмотрим, что за охота выйдет у нас с тобой, милый – подумала она про себя и сложила руки на коленях, приняв самый благообразный вид.
– Как вы уже знаете, я попала в семью двадцать пять лет назад, через три месяца после рождения Генри. Старшему, Эдди, было в то время уже пять, и через пару лет его отослали учиться в пансион, так что я его почти и не видела. Мистер Генри рос слабым и болезненным ребенком – он постоянно болел и несколько раз находился на грани жизни и смерти, но лучшие лондонские врачи и отцовские деньги вершили свое дело, и он выкарабкивался.
Материнской заботы оба брата были лишены. Фрау Катарину, наследницу древнего германского рода, интересовали только мужчины и светская жизнь, за детьми приглядывала бабушка, а учила их приглашенная в дом гувернантка, мадемуазель Лярош. Генри берегли сверх меры – держали дома, чтобы не простудить, на прогулки вывозили закутанного, и речь не шла о том, чтобы играть с другими детьми – не дай бог подхватить что-нибудь от них, – за этим бабушка следила строго. Он не знал других детей, но рано научился читать и прочел многое из отцовской библиотеки. И рано увлекся любовной литературой не по возрасту. Однажды я застала его за чтением «Тысячи и одной ночи», и сообщила об этом старому лорду. После этого случая библиотеку от него стали запирать, и сэр Генри возненавидел меня. Как я не пройду мимо, всегда придумывал обидные обзывательства и тихо шептал мне, чтобы не слышали взрослые.
Его обуяла любовная тоска, которая никуда не могла вылиться, ведь он не выходил из дому и никого не знал. Он часами ходил по своей комнате, сочиняя какие-то дурные вирши – о мисс, я знаю о чем я говорю, видала я эти стишки скомканными в корзине для растопки камина. Какие там были скабрезности!
Я тотчас побежала к фрау Катарине, показать найденные шедевры. Она в этот момент сидела за своим туалетным столиком, поправляя прическу. На