выжгли каменные строения, оставив лишь монументальные остовы. Теперь же зима добралась и сюда. И все обрушенные здания, все дома с провалившимися крышами, все одинокие стены из белых блоков теперь покрывал такой же белый и пушистый снег. Ни следа плесени или гнили. Только девственная чистота, что блестит под солнцем миллиардами серебряных искорок. Так ярко, что глаза слепит. Но это при условии, что из города не уходишь.
Если пройти дальше, подняться на холм, где неподвижным исполином высится заброшенный замок Мейхартов, то можно заметить цепочку следов. Они почти занесены снегом, выпавшим поутру. Следы принадлежат мужчине, и ведут они дальше, вглубь замковых руин. Прямо в зев парадных ворот. Туда, куда ни один человек ни за что не сунется, ибо там годами жила безумная нечисть, которая истребляла все живое без разбору.
Здесь подвалы глубоки и мрачны. Они ощутимо контрастируют с той сонной белизной, что царит на поверхности. Только нет в них ни намека на то, что неупокоенная ведьма затаскивала сюда своих жертв и не спеша поедала, наслаждаясь тем, как жизнь покидает их тела. Нет ни косточки. Ни капельки засохшей крови. Все кости до последней давно превратились в оживших мертвецов, а после обрели долгожданный покой в рукотворном пламени. Всю кровь ведьма слизала с камней без остатка, потому невозможно понять, где именно она пировала. Быть может, в тронном зале. Прямо там, где некогда восседал на королевском троне ее бывший любовник. А может, и в том подвале, где сейчас горел единственный источник тепла и света во всем Архейме.
Жаркий костер разожгли прямо на каменном полу в центре просторного помещения. Вероятно, оно когда-то служило Мейхартам винным погребом. Но теперь бочки оказались либо пусты, либо вовсе разнесены в щепки чьей-то гневной дланью. Удручающее зрелище, но весьма удобное – вон, дрова теперь прямо под рукой.
Чуть в стороне от импровизированного очага располагалось подобие лежанки – старые соломенные тюфяки и наброшенные сверху гобелены, а также пара ветхих козьих шкур. Скудное богатство, но больше ничего сносного в замке не нашлось. Прочее добро либо отсырело и пришло в негодность, либо оказалось уничтожено мстительной нежитью. На этой убогой постели и расположилась та, кого так страстно желал отыскать весь Нордвуд.
Гвинейн окулус Мейхарт-Гарана сидела на жесткой лежанке, поджав под себя ноги, и невидящим взором мутно-белых глаз глядела в огонь. Она просидела с абсолютно прямой спиной довольно долго, отчего хребет начал ныть. Но женщина не замечала этого. Она напряженно стискивала пальцы на коленях и то и дело хмурилась, но в остальном оставалась неподвижна.
Пламя костра уютно потрескивало на сухих деревяшках. Оно то поднималось, выбрасывая искры к высокому потолку, с которого то и дело облетали хлопья копоти. То совсем опадало, прижимаясь к горящим дощечкам, как иной зверь прижимает уши к голове. Огонь вел неслышную беседу с женщиной в черном платье.
Эбеновый бархат кое-где покрывали пыль и пятнышки грязи – свидетельство нескольких дней, проведенных в подвалах Архейма. Некогда изысканный