как два агата, глаз, которые остановились по какой-то причине именно на нем.
– Да у вас, дружище, любовь с первого взгляда, – донесся до него насмешливый голос Мания, так же, как и он, зачарованно смотревшего на жеребца.
– Похоже на то, – отшутился Лукан.
Конь как будто понял их, вытянул верхнюю губу и тихонько заржал.
– Какая это порода? – поинтересовался у Акрисия Марциал.
– О-о-о! – Грек многозначительно поднял указательный палец. – Я уже говорил… господам, что это довольно редкая порода. Ее называют далматская – от местности, где она выведена.
– В Далмации, что ли? – уточнил Лукан.
– Да-да! В Далматии, – коверкая окончание, повторил Акрисий и с важностью добавил: – Эти лошади отличаются послушанием и храбростью. Не правда ли, редкое сочетание качеств, особенно если речь идет о боевых конях? А далматские именно таковы! И потом… – Он почтительно, глядя преимущественно на Марциала, склонил голову. – Разве стал бы я, скромный торговец, предлагать таким уважаемым людям, таким знатокам военного дела что-то, не заслуживающее их внимания, не достойное их.
Жеребец приблизился к решетке вплотную, и Лукан ощутил на плече и шее его теплое дыхание.
– Видимо, сами боги нашептали мне попридержать Аякса, – продолжал распинаться хозяин конюшни, – не торопиться с его продажей. Да мне и теперь будет тяжело расстаться с ним. Так прикипел!
Марциал раздраженно вскинул руку.
– Стоп, Акрисий! Стоп! Твою лошадь еще никто не покупает. Так что не нужно раньше времени лить слезы и уж тем более впутывать сюда богов.
– Как буде угодно господину, – смиренно закивал грек.
– Сколько хочешь за него? – прямо спросил его Лукан.
В глазах Акрисия вновь вспыхнул почти угасший торгашеский огонек. Он пожевал полными губами и, растянув их в скромной улыбке, сообщил:
– Пять сотен денариев, господин. – Вздохнул и прибавил: – Это вполне справедливая цена за такого замечательного коня.
– Конь на самом деле замечательный. Но пять сотен! – Марциал возмущенно вскинул брови. – Не многовато ли, лисья ты душа?
– Пусть Зевс поразит меня молнией! – замахал руками Акрисий. – Отдаю почти даром. Почти без навара. Только из уважения к господам офицерам.
– Четыреста денариев, – назвал свою цену Лукан.
– Ладно, исключительно в знак нашей будущей дружбы, четыреста и еще девяносто, – не сдавался грек.
Но и Лукан не собирался отступать просто так.
– Четыреста пятьдесят, Акрисий. И побойся гнева богов.
– Ты режешь без кинжала! О, Гермес, взгляни на мое падение!.. Четыреста восемьдесят.
– Уступи еще. Обещаю, что окажу и тебе услугу.
Лицо торговца на какое-то мгновение застыло. На нем отчетливо отражалась напряженная игра мысли. Наконец он прокашлялся, провел ладошкой по голому черепу и, достаточно умело изобразив свою полную капитуляцию, заявил:
– Так и быть,